Пограничная зона. Басти Родригез-Иньюригарро

а он продолжает, его понесло:

      – Спирт с отдушками и сахаром, подозреваю, не с тростниковым?

      Горячечный шёпот:

      – Переходи на родной.

      – Проблема…

      – Блин, ты знаешь, какое наречие я хочу…

      Пренебрежительные комментарии и подробное перечисление предпочитаемых сортов рома перетекают в не подлежащий расшифровке нарратив – бессвязные фразы, шумные выдохи, хриплые напевы, ни один из которых не разрешается в тонику. Веки слушающего – истончённые, тёмные, беспокойные – сомкнуты, руки в сомнамбулической пляске блуждают по стене, лианам пыли, переплетённым ногам. Сквозняк стремится стать ветром.

      – Я переписываю историю. Кажется, слегка перерисовываю географию…

      – Переписывается? – спрашивает он на языке, который понимают оба.

      – Не то слово… – морёные глаза медленно открываются. – Только местами вообще не так, как мне хотелось.

      – Это уж как водится, – угол его рта непроизвольно дёргается, прицел взгляда сбивается.

      – Ну привет, – бросает любимый враг через плечо.

      Подскочить разжатой пружиной мешает положение тел, втиснутых за пианино, которое диван, но четыре коленки взлетают синхронно. Сердце лезет через горло:

      – Ты видишь? Видишь? Видишь?

      Веки его приятеля темнеют пуще прежнего, губы выцветают до ч/б формата, отрицательно мотнувшаяся голова врезается в стену, рука в поисках равновесия цепляется за расстёгнутый ворот обезумевшего товарища, который тянет с показной невозмутимостью:

      – Ладно, зато он тебя видит.

      – И что имеет сказать?

      – «А-ха-ха».

      – Всё настолько запущено?

      – Запущено. Настолько. Но не с тобой. В целом. Насмотрелся в своё время – по моей милости – на крошечные экосистемы, где каждый – дурное пророчество и неудобно правдивое зеркало для другого, где один падает за всех и отбрасывает тревожные тени на лица рядом дрейфующих, примерил на меня с десяток чужих, но вполне подходящих саванов, готовых и неизбежных… Судя по некоторым симптомам, не успел переварить тягостное впечатление – хотя, по чести, в его ли положении дёргаться по мелочам? – а тут ты во всей красе. «Никогда такого не было, и вот опять». Приграничные катапульты – ещё ладно бы, но специфическая фактура и романтические патлы в нагрузку – это уже ни в какие ворота.

      Приятель ржёт, потом повторяет задумчиво:

      – Дурное пророчество и не льстящее тебе зеркало…

      – Льстящее, на мой вкус, но кто кому espejo4… Зависит, полагаю, исключительно от того, на чьей мачте воронье гнездо, в котором сидит наблюдатель. Короче, забей. Прошу извинить мою несдержанность.

      – Ходок за черту, беседующий со стенкой, отнюдь не экзотика, – шепчет визави с интонацией покаянной. – Я бы не обратил внимания, даже в тот раз, когда ты смотрел мимо меня и вслух общался неизвестно с кем, но проскочило словосочетание, которое меня

4

зеркало (исп.)