«Играя с мраком блюз». Петр Альшевский

навечно

      на спину млечного кита

      она бескрайна. Смерть легка.

      Дорога сводится к надежде

      избыть печаль пустым ветрам

      наполнить их и по газам

      ломая кости

      метя стены кровавой жижей потных тел

      вон мотоцикл

      не взлетел.

      «Ага, ага. Угу, угу» —

      вошел с хозяином в сосну.

      Та устояла. «Почему… ты здесь растешь

      ну, почему…» – он говорил, мигая глазом

      еще живой.

      Кудрявый, гладкий, осознающий, кто с косой

      к нему подходит раз за разом

      «Теперь останься. Будь со мной.

      Поговори. Налей мне стопку

      на посошок

      потом бери

      я ведь всю ночь хлебал зубровку

      привык.

      Убился. Пусть… Руби».

      В проулках мечутся кортежи

      министров, зомби, теледив

      мамаши ссутся. Добрый миф

      о них идет по всем каналам

      лис оператор гонит мух

      снимает гладь, твердя оравам

      свиных сограждан: «Нужен дух.

      Чтобы суметь. Поймав, заправить

      свой манифест в ее нору.

      Они достойны нами править.

      Нагну я дамочку, возьму».

      Угаснет лошадь. Вымрут сфинксы

      скульптура, камень выйдут в пыль.

      Ступай к окну

      держись, бобыль

      ты ежедневно рвал тельняшку

      крича: «Я город! Я стою!»

      но выпив жизни нервной фляжку

      просел душой.

      «Страдать… люблю…».

      Минорный транс, остатки блюза

      шерсть одуванчика во рту

      по мостовой плывет медуза

      моя.

      Элен.

      «Идешь?».

      «Иду».

      «Ко мне идешь?».

      «Нет, просто мимо.

      Напиться водки, если что.

      Сломать качели в ночь разлива

      зеленых луж над телом Скво».

      «Жены вождя?».

      «Он был мужчиной.

      Красивым, сильным, верным ей…

      А ты молчи. Сиди тут миной.

      Взрывай других. Живи. Зверей».

      Померкнул я. Задернул пламя

      змеей ползущее из глаз

      прикрыл их накрепко. Надолго.

      Дымя, я, Лена, отступаю

      имея смелость не спешить

      с омертвением чувства бессмертия

      с охлаждением к Дао

      с отказом от культа безумия —

      в атмосфере жужжали жуки

      майские

      жуков поедали тишайшие птицы

      райские

      крапива сжигает сквозь кожу

      ее набросали охапками

      мне это кажется

      стук молотков, гнилые гробы

      ноги в носках расцветок тюрьмы

      пойдем по дороге, наполним бокалы

      голову в руки, водку в стаканы

      будь самолетом

      иди, как летишь

      локон принцессы, гребенка и мышь

      память о месте. Своем. На земле.

      Путник зашился в нелегкой борьбе

      за идеалы. Больше не пьет.

      Любит закат, ненавидит восход.

      Песни о тундре, цифры столиц

      целая