Темная волна. Лучшее. Максим Кабир

спустившись покурить?

      – Что именно произойдёт? Как? Когда?

      – У этого нет даты и формы. Это вероятность, исключить которую можно лишь одним способом. Уйти и не касаться.

      – Сколько времени у меня есть? Когда это начнётся?

      – Это продолжается. Если бы мы встретились полгода назад, я бы посоветовал вам то же самое.

      – Полгода… уже полгода я подвергаю Макса опасности?

      Он кивнул.

      – А интернет? Я могу следить за сыном… как он растёт, как становится мужчиной?

      Ненастоящий дядя покачал головой.

      Я впервые посмотрел на него не как на человека. А как на призрака… или уставшего дьявола, присевшего отдохнуть на скамейку. Я был готов обвинить его во всём – в удалённом желчном пузыре, который вытащили из меня через пятисантиметровый разрез, в дурных снах Макса… я видел в нём источник радиации, который отравляет всё вокруг…

      – Кто ты? – спросил я.

      Он закрыл глаза.

      – Простой чудак, у которого есть для тебя ещё два предсказания.

      Я встал. Я не хотел слушать, но знал, что не смогу уйти. Не от него.

      – Мост, в будущем твою жену очень расстроит мост.

      – Что это значит?

      – Это значит смерть, которую не избежать.

      – Это…

      – Нет, – перебил он, не открывая глаз. – Это не касается твоего сына. И последнее: если хочешь увидеть нечто необычное, постарайся не уснуть сегодня до полуночи.

* * *

      Я не сомкнул бы глаз даже без его последнего предсказания. Когда выключили свет и соседи – прооперированный и ожидающий операции – захрапели в унисон, я лежал на узкой койке и пялился во что-то чёрное и густое внутри себя. Шрамы болели и чесались, но недостаточно сильно, чтобы отвлечь от мрачных мыслей.

      Уснул я только под утро.

      Ничего необычного так и не произошло. Или нет? Быть может, бесформенная тьма, липнувшая к моим глазам, проникающая в меня едкими струйками, и была…

* * *

      Через неделю меня выписали.

      Я сидел у кроватки Макса и чувствовал себя бомбой, готовой взорваться в любую секунду. Было около пяти утра. Пять минут назад я перенёс сына в детскую, умудрившись не разбудить ни его, ни Марину. Если бы Макс проснулся, если бы посмотрел на меня – я бы не смог. Не в тот день.

      Но Макс спал.

      Я поцеловал его волосы, вышел из детской, прикрыл за собой дверь, достал из кошелька заранее подготовленную записку («я не вернусь»), оставил её на полке в коридоре, оделся, обулся и открыл входную дверь.

      Я медленно спустился по лестнице. Я выкинул сотовый в мусорку у подъездной лавочки. Я поднял взгляд на окна девятого этажа, и всё расплылось.

      Всю дорогу до вокзала я плакал.

      Будь ты проклят, говорил я, растирая по щекам слёзы, будь ты проклят, Ненастоящий дядя.

      А потом: спасибо тебе.

* * *

      После этого ничего уже не было, ничего, что имело бы хоть какое-то подобие смысла.

      Молния его предсказания расщепила меня, распёрла изнутри. И я остался стоять на месте – мёртвый, пустой. А люди с бензопилами не спешили.

      Сейчас