Сердце, живущее в согласии. Ян-Филипп Зендкер

дергать за стебельки травы, она не вырастет быстрее. Ты когда-нибудь медитировала?

      – Да, вчера, рядом с вами, – сказала я, вновь ощущая неловкость.

      – Вчера ты просто сидела, ничего не делая. Сидеть и медитировать не одно и то же.

      – Как вы узнали?

      Монах улыбнулся:

      – Если хочешь, я тебе помогу.

      – В чем?

      – Помогу успокоиться.

      Монах сел напротив меня, наши колени соприкоснулись. Он ничего не делал, снова терпеливо ждал. За его спиной по-прежнему трещали дрова в плите. Старик помогал мне выбраться из беличьего колеса вечной спешки. Одним своим присутствием показывал, что нам некуда торопиться. У нас столько времени, сколько нужно. Мое дыхание постепенно замедлилось. Монах взял мои холодные руки. Я не противилась – казалось, я очень давно ждала этого момента. Он внимательно осмотрел мои ладони, затем тыльные стороны. Я закрыла глаза и ни во что не вмешивалась, слушала его ровное дыхание, чувствовала тепло его пальцев. Его мягкую, морщинистую кожу. У меня появилось ощущение, что я куда-то падаю. Как лист, опускающийся на землю с большой высоты. Неспешно. Без усилий. Лист, спокойно исполняющий предначертанное судьбой.

      Он держал мои ладони, а мне казалось, что он держит меня в своих руках.

      Я утратила чувство времени.

      Когда я вернулась в центр медитаций, Эми убирала со стола. Все уже позавтракали.

      – Ты где была?

      – В лесу, – не задумываясь, ответила я.

      – Медитировала?

      Я кивнула.

      – Со старым монахом?

      Я снова кивнула, не переставая удивляться, как хорошо Эми меня знает.

      – Жаль, что он уже стар, – сказала она, подмигнув мне.

      На следующее утро я проснулась до восхода солнца. Мне хотелось немедленно отправиться к старому монаху, но я дождалась, пока все уйдут в зал медитаций. Лишь тогда встала, оделась и отправилась по знакомой тропке.

      – Проходи, садись, – сказал он, ничуть не удивившись. – А если хочешь, ложись.

      Я разулась, растянулась на полу и только тогда заметила, что вся дрожу от холода. Монах накрыл меня одеялом, а сам уселся на корточках рядом. Его руки коснулись моих висков, после чего улеглись мне под голову. Эта тонкая «подушка» была удивительно теплой. Я закрыла глаза, дыхание замедлилось, дрожь прекратилась. Стало необыкновенно спокойно. В последний раз я испытывала подобное рядом с У Ба. Я чувствовала, что целиком могу довериться старому монаху и что он выдержит всю тяжесть моего мира.

      – Что тебя тревожит?

      Иногда достаточно одного вопроса.

      Я начала рассказывать. Говорила о громадной любви, которой у меня не было и по которой я тосковала. О непрожитых жизнях. О том, как можно различать бабочек по шелесту крыльев. О многочисленных главах «Книги одиночества». О сильных крыльях Обмана, уничтожавшего синеву небес, пока они целиком не почернели. О множестве оттенков горя. Об ужасе, охватившем меня, когда я впервые услышала внутри голос. Я рассказала ему о ее и своих вопросах, о своем страхе и о себе.

      По щекам текли слезы. Они вымывали из меня то, что казалось погребенным навсегда.

      Старый монах молчал.

      Я знала: