Крещатик № 93 (2021). Альманах

tanza>

      На глазах у недобитка

      по стене ползёт улитка,

      день и ночь ползёт она —

      не закончится стена.

      Наблюдать не надоело

      столько зим и столько лет,

      тело мокрое, и дела

      соответствующий след?

      Средоточие печали,

      средоточие обид,

      пожимаю я плечами

      оттого, что недобит.

      А усатое желе

      вверх ползёт, читая требу,

      не скучая по земле

      и соскучившись по небу.

* * *

      Поклонимся осенним веткам,

      начав предстартовый отсчёт,

      когда потомок станет предком

      и время дальше потечёт.

      Прощайте, тополя и клёны,

      бессмертье пьющие из луж,

      ответно бьющие поклоны

      за неимением баклуш.

      Прощайте, не будите лихо,

      покуда тихо и светло

      и безуспешная шумиха

      очей не закоптит стекло.

      Мы без обиды друг на друга,

      как в телескопы поглядим,

      пока не закружила вьюга

      белее страха и седин.

      Прости-прощай! Мы были вместе

      и расстаёмся навсегда, —

      всё растеряли, кроме чести,

      как свет осенняя вода.

      Ноябрьский лёд и остр и тонок —

      прочнее, чем столетний дот.

      И не родившийся потомок,

      как предок по нему идёт.

* * *

      Тому, кто насеком

      и зелен, словно медь,

      дай, хоть одним глазком,

      на время посмотреть.

      Оно летит, как свет,

      а, может быть, быстрей —

      вопросом на ответ

      сквозь сети рыбарей.

      Лови его, свищи

      его – напрасный труд:

      летит, как из пращи,

      страшней, чем самосуд.

      Одним глазком взглянуть

      позволь в дверной глазок

      на бесконечный путь

      и млечный водосток.

      Пусть тонким голоском

      заголосит навзрыд

      о том, что насеком

      и вечен, как подвид.

* * *

      Редкий лист, не долетая до земли,

      улетает навсегда – куда подальше.

      Листопад мои печали утоли

      песней осени без музыки и фальши.

      Лист попроще жёлтой рощи посреди,

      не раздумывая, упадёт под ноги.

      Дебет с кредитом несчётные сведи,

      подведи под монастырь свои итоги.

      Монастырская стена – укрепрайон, —

      ни страшны ему ни охи и ни ахи:

      свет берёзовый во тьме со всех сторон

      и вороны на берёзах, как монахи.

      Прикоснулся, причастился и айда!

      Причастился, прикоснулся и довольно!

      То не слёзы – то осенняя вода.

      И ни капельки – ни горько и ни больно.

* * *

      И сума, и тюрьма, и себе на уме.

      Вологодской финифтью да по хохломе,

      обезумев от «скрежета-дрожи»…

      Всё равно нет родней и дороже.

      Есть другие – прекрасные, – лучше, чем, но:

      мы читали одно и смотрели одно

      и любви невозможной алкали:

      в Пинске вешнем, в степном Забайкалье.

      Никому не истцы и ответчики всем —

      мы годимся в отцы тем, кто пал в 37.

      Что ж, обнимемся – сестры и братья,

      размыкая медвежьи объятья.

      Посидим, помолчим, погорюем о том,

      что от света лучин загорелся наш дом

      и помянем – поминок почище —

      чаепитием на пепелище.

* * *

      Лишь на себя пеняли,

      что задолжали всем

      и жили, как в пенале

      карандаши 6М.

      Лежали – тихо-тихо,

      тупые, как на грех,

      и не будили лихо:

      шумиху и успех.

      Совсем, как в клетке птица,

      от счастья вдалеке,

      чтоб вскоре очутиться

      у Рембрандта в руке.

* * *

      И летает, и плавает, – это ли не

      расчудесное чудо и счастье