Портрет в черепаховой раме. Книга 1. Покинутая дама. Эдуард Филатьев

льда не вспламенит и жесточайший пламень.

      – Сумароков? – спросил Филипп.

      – Он самый!

      – Но он другое занятие имел в виду.

      – Да, – согласился Завадский, – речь шла о пере. Но ведь художник и пиит творят по одним законам.

      И полковник обернулся к офицерам, сказав:

      – Господа, господа! Ознакомьтесь с картиной, которую создал мастер живописных портретов по имени Филипп! И постарайтесь запомнить черты того, кто управляет краем, в который мы направляемся!

      Офицеры принялись внимательно рассматривать портрет генерал-губернатора.

      Завершившее трапезу семейство Волковых, а вслед за ними и партикулярный Фомин встали из-за столов.

      – Прощаемся, но ненадолго! – сказал Михаил Прохорович.

      – В Дерпте встретимся! – добавил Василий Сергеевич.

      – Если не затеряемся в незнакомом городке! – предположил корнет Киселёв.

      – В Дерпте затеряться невозможно! – ответил Волков. – Там все на виду!

      – До встречи, господа! – крикнул Фомин. – До весьма замечательной встречи!

      Загряжский поднял руку, и офицеры дружно произнесли:

      – До встречи!

      Волковы и Фомин, откланявшись, удалились.

      Командир полка, бегло взглянув на поданный трактирщиком перечень блюд, произнёс. – Неси ваше фирменное блюдо, любезный!

      – Айн момент! – сказал трактирщик.

      – Горчицы и хрена не забудь положить! – добавил полковник.

      – Положим непременно!

      – И варенье чтоб было! На закуску.

      – Будет сделано! – ответил трактирщик и удалился.

      Офицеры стали рассаживаться за столом, за которым уже сидел Иван Загряжский. Он бросил взгляд на поручика Стрешнева и сказал:

      – О горчице с вареньем тоже неплохо бы вирши сложить. Очень нужны!

      – Вирши о чём? – спросил Стрешнев.

      – О том, что с удовольствием употребляем хрен и горчицу вместе со сладким вареньем.

      – Мысль неплохая, – согласился поручик. – Будем размышлять.

      – О жёсткости подумать тоже было бы неплохо, – заметил ротмистр Шальнов.

      – О какой жёсткости? – спросил Загряжский.

      – О той самой, что может встретить нас в Дерпте, – ответил Шальнов.

      – Для того и приветствия учим, – сказал полковник. – Чтобы всех, кто живёт в Дерпте, ошеломить! Жест помните?

      – Этот? – спросил корнет Киселёв, вскидывая руку.

      – Он самый! – ответил Загряжский и вскинул вверх руку с поднятыми вверх тремя пальцами.

      Офицеры дружно произнесли:

      – О солнце, ты – живот и красота природы,

      источник вечности и образ божества!

      Тобой жива земля, жив воздух, живы воды,

      душа времён и вещества.

      Загряжский опустил руку, офицеры смолкли, а их командир, улыбнувшись, сказал:

      – То-то же!

      – Вот эту улыбку мы на холст и перенесём! – негромко воскликнул художник Филипп, зарисовывавший полковника.

      – А перед нашими улыбками, – сказал Загряжский,