Добровинская галерея. Александр Добровинский

Подожди! – крикнул я ему вслед. – А Дориса помнишь?

      Но он уже был в крутящихся дверях отеля.

      В этих же дверях я увидел возвращавшегося ко мне кишеневца…

      «Какой ужас!» – подумал я.

      Мама говорила, что румынский еврей заходит в вертящиеся вокруг своей оси двери после тебя, а выходит до.

      Как всегда, мама была права.

Москва–Тель-Авив, декабрь–январь, 2013–2014

      Йоркширская сторожевая

      Последней на сегодняшний день была еще одна пергидрольная дура Света. Или Наташа. Рефрен баллады не изменился: подумай, что ты делаешь, вы прожили столько лет вместе, пожалей детей, что будут говорить в Москве и прочая чушь. Можно подумать, что я не знал, с кем и сколько прожил в своей жизни. Ну конечно, все или, вернее, всех не упомнишь, но главные вехи-то никуда из головы и других мест не выкинешь…

      А все началось с фарфора. Нет, все началось с детей… Точнее, когда младшей было три, а старшей семь, в дом пришло нытье про собаку. «У всех есть собака, а у нас нет! Мы сами будем за ней ухаживать, водить гулять, убирать и кормить». Эту речь из учебника мифологии я знал очень хорошо. Сам за сорок лет до этого цитировал маме подобные выдержки из главы «Про животных» вместе с накатывающейся слезинкой, разработанной до этого в кулуарах нашей огромной квартиры. На маму тогда подействовало. На меня сегодняшнего – нет. Ну просто никак. На меня смотрели четыре родных глаза, два от меня у старшей и два от их мамы у другого геноносителя, и продолжали безнадежно ныть. За малолетними спинами в страхе тряслись, постукивая друг о друга, четыре тысячи фарфоровых фигурок в ожидании довольного жизнью собачьего хвоста, а также любопытных лап и носа.

      Коллекция фарфора жила своей самостоятельной жизнью и выселяла нас уже из второй квартиры. Фигурки и тарелки стояли на полу и на полках, висели в коридорах, ваннах, туалетах и кухнях и довольно быстро плодились. Ни собака, ни кошка в эту систему координат не вписывались. Или вписывались, но в осколках. Я точно знал, что из всех фарфоровых изделий после появления у меня дома неких друзей человека целым останется только фарфоровый унитаз.

      Между тем нытье несмышленышей приобретало навязчивый характер.

      Дети караулили меня с утра на завтраке, залезали в кровать, сами тявкали, скулили и даже ползали на четвереньках по всей квартире по будним дням. На week-end’ах они ползали и скулили на даче.

      Спустя некоторое время к ним присоединилась их мать, и благодаря этому усилению характер завываний приобрел оттенок волчьей стаи.

      Наконец я принял Соломоново решение послать всех подальше.

      В ответ на ужин мне положили на тарелку фотографию йоркширского терьера. Я накрыл фотографию спагетти болоньезе с соусом и проглотил обиду вместе с красным вином.

      На следующий день водитель съездил для меня на Птичий рынок и купил все необходимое. Вечером на девичнике жена достала в ресторане «Большой» из крокодиловой сумочки «Биркин» пудреницу вместе со средних размеров, слегка дохлой мышью с розовым бантиком на хвосте.

      Шутка