Добровинская галерея. Александр Добровинский

разрешения занести на пять минут сумку с йоркширом в квартиру. Трехмесячного щенка страшно было оставлять в машине одного. Я разрешил: сердце не камень. Особенно адвокатское.

* * *

      Я сижу у себя в кабинете дома. На нашей новой квартире на Арбате. И готовлюсь к завтрашнему процессу. Жена принесла мне кофе и несколько сэндвичей. Девчонки поцеловали меня в макушку и уехали куда-то на день рождения. Из гостиной чуть слышится старая запись моего любимого Ива Монтана.

      На соседнем кресле, в маленькой уютной кроватке, которую я недавно купил, попав в несравненный Hermes в Париже, спит, тихо пофыркивая, Джессика. Предыдущая собачья модель тахты мне не нравилась, несмотря на то что мы ее заказали в Harrord’s в Лондоне. Мне кажется, Джесютке там было не совсем комфортно. На голове у собачатины такая же бабочка, как у меня на шее. Мы часто фотографируемся вместе для разных глянцевых журналов. Телевизионщики обожают нас снимать вдвоем. Джессика – не менее публичный персонаж гламурной Москвы, чем некоторые дамы. Наша любовь остра и пронзительна одновременно. Если я не беру ее куда-то с собой, она ложится перед дверью и тихо грустит. Она ждет хозяина и стережет дом. Я часто повторяю, что единственное существо в мире, которое меня по-настоящему обожает и никогда не попросило у меня ни одного доллара взамен, – это моя собака.

      Жена смеется этой и другим моим шуткам даже тогда, когда в доме нет гостей. Историю появления у нас в доме собаки знают все наши друзья.

      На бюро моей супруги стоит фотография двух ее любимых мужчин. Один поздравляет другого с днем рождения. Других фотографий на ее письменном столе нет.

Москва–Тель-Авив, сентябрь–октябрь, 2013

      Patisserie Senequier

      В кафе «Сенекье» нормальные люди приходили на завтрак к 12 дня. Самые вкусные круассаны в Сан-Тропе, горячий шоколад, вид на яхты в порту и девушек в вечерних платьях, возвращающихся куда-то и откуда-то, делали самое модное кафе города центром нашей жизни. Мне было чуть больше двадцати, шел какой-то день июля самой середины семидесятых, и впереди была вся неизвестная, но потрясающая жизнь, которая по-настоящему началась неделю назад с покупки старенького, но феерически красивого кабриолета «Альфа-Ромео».

      За соседним столом ругались двое. Он, «древний старик» лет сорока, вычитывал что-то с диким английским акцентом моей ровеснице. История сводилась к тому, что он вчера купил ей дорогущую юбку, а когда они пришли ночью к нему на виллу после ресторана, она напилась и заснула… Даниэль слушала молча, откинув голову назад. Неожиданно попав в британскую паузу, она встала. Каким-то франко-кошачьим, но абсолютно единым движением девушка сняла кожаную юбку со знаком YSL и бросила «старику» на стол. Кроме облегающей короткой майки и туфель, на ней ничего не было… Потом оглянулась вокруг себя, поймала мой взгляд и сказала: «Одолжи рубашку до дома».

      Мы прожили на моей студенческой мансарде до конца сентября. Осенью она уехала в Лион на медицинский. А я в Нью-Йорк. Сначала мы писали друг другу раз