Добровинская галерея. Александр Добровинский

деревья запущенного участка.

      – Попроси водителя сгонять в магазин, – обратился ко мне Гриша.

      Я промолчал, намекнув, что сначала надо поговорить, а потом уже и в магазин…

      Рассказ Григория был довольно прост. Он давно живет во Франции и немного в Эмиратах. Квартиру то ли пропил, то ли потерял. Долго сдавал дом кому-то и на эти деньги жил. Бесценный архив практически наполовину разворовали «друзья». В таком состоянии дом не сдашь, нужен хоть какой-никакой ремонт. Вот почему Гриша и решил продать мне весь архив: «Все равно все пропадет, а ты – старый “барахольщик”»…

      Посмотреть я должен на все, валяющееся на полу все в той же гостиной, в кабинете и наверху где-то там.

      В кабинете через пять минут от пыли и грязи у меня начался дикий константный чих. Кроме того, я решил, что эту комнату до моего захода туда обокрали несколько раз, вынесли все, что может представлять хоть какой-либо интерес, и делать мне здесь особо нечего.

      По шаткой лестнице пришлось подниматься наверх. Там находилась спальня в более-менее удобоваримом состоянии средней чистоты. С тягой в грязь – все остальное, включая и знаменитую утопленную заподлицо в пол ванну. С опаской для жизни я спустился вниз. Гриша допивал последний «Абсолют», ему было хорошо.

      – Подожди минуту, Сашуль! Я сам все тебе достану.

      Григорий сделал еще одну (на этот раз успешную) попытку и наконец встал.

      Пока я разглядывал небольшую «коллекцию» битого стекла в витрине и на окне, Гриша откуда-то из-под рояля выволок несколько картонных коробок с фотографиями и какими-то бумагами и, торжественно улыбаясь, вручил мне первую из них.

      – Это то, что осталось. Купи, пожалуйста. Мне очень нужно… Денег совсем нет, – сказал хозяин…

      … Всего пятнадцать минут назад мы выехали с улицы Горького, а ее единственному сыну было уже страшно. Мама прихорашивалась все утро, а мне так не хотелось ехать на неизвестную дачу к каким-то там суперизвестным людям, к их внуку и, наверное, сыну тоже. В маминых разговорах скорее звучало «внук», чем «сын», и меня это очень удивляло. Из подслушанного у взрослых я понял, что внук и сын – это один человек, что наши мамы дружат, а что бабушка – совсем не бабушка и своего «не сына» не очень жалует. Еще дома говорили про фильм, на который меня по очереди водили все родственники и который назывался «Веселые ребята», где вот эта «не бабушка» играла главную роль. А еще там в другой главной роли снимался друг моего дедушки и тоже одессит, очень смешной и веселый Леонид Осипович. С ним тоже была полная неразбериха. Дедушка называл его Лазарь, бабушка – Лазарь Иосифович, мама – дядя Леня, а домработница – товарищ Утесов. Дядя Леня гладил меня по голове, тихо скармливал мне конфеты «Трюфель», смеялся моим шуткам и говорил маме: «У ребенка потрясающее чувство юмора. Шо вы его заперли в этом холоде, отправьте его на стаж в Одессу лет до тридцати. А то он уморит всю армию, и взвод будет икать смехом. А в Одессе такие диверсии не проканают»…

      Впереди неумолимо летел олень от «Волги», и мама давала мне последние наставления