505. Алёшка Емельянов

розах вижу кровь,

      а время – камень в горле мира,

      не лезет в ум ни старь, ни новь,

      шутов творенья, ювелира,

      не рад здоровью средь чумы,

      ни солнцу, ноте, дому, кладу,

      снежинкам, пиру средь корчмы.

      Но всё иначе, коль ты рядом!

      Панковой Катюше

      Видения

      По ста губам пройдясь рукой,

      по ста – глазами, ста – губами,

      прильнул к её душой, покой

      найдя, и слился, как с богами.

      И, лишь вкусив их цвет и сок,

      впитал все мудрости народов,

      увидел, как творит мазок

      художник; как вершатся роды

      зверей и почек на ветвях;

      как мать целует лобик чада;

      как жизнь и свет создал Аллах;

      и как дымил первейший ладан;

      как брали Трою конь, солдат

      десятки тысяч жарких греков,

      и рай, салюты сотен дат,

      и как во дно впивались дреки.

      Забуду всё: заплывы, взлёт.

      Пусть губы те в вселенной – малость.

      Коль их хозяйка не уйдёт,

      я в их плену навек останусь.

      Панковой Катюше

      Обретение

      Ныряя в мо?крость нор

      и яд стаканов потных;

      лаская бархат пор

      и воды впадин ротных;

      уча все карты лет

      и вин, журналов позы,

      и как стирать жилет,

      и сколько длятся грозы.

      Я жил, цедил и грамм,

      с маршрутом троп игрался.

      Отринул, бросил там,

      как до любви добрался

      твоей, рук, тишины,

      что ищут все благого.

      С сей тронной вышины

      не чту хмели? былого.

      С тобой спокойно так

      и высь великих выше!

      Рубашки реет стяг

      твоей над нашей крышей,

      где нет беды, тоски;

      где ты теплее Бога;

      картин твоих мазки;

      где соки тел итогом…

      Панковой Катюше

      Птицы

      Умерших помним наизусть,

      к живым забывши все дороги.

      Срубаем самый вечный куст

      в настил корыта старой дроги.

      Везя дышавших в царство-рай,

      себя оставим в мире смерти.

      Садятся птицы прям на край,

      на все оглобельные жерди.

      Обряд ли это, иль побег

      туда, где зёрна все крупнее,

      не ставит пугал человек,

      где ягод сок ещё пьянее;

      где солнце ярче, ружей нет,

      и псы цепнее, шире листья,

      что кроют гнёзда от всех бед,

      и где все пташки голосистей.

      Но нам туда пока что нет

      пути. Там нету, может, света,

      а птицы с голода меж бед

      клюют глаза пришедшим летом.

      И оттого нам нет вестей

      оттуда, писем иль сгорают

      меж сфер, и прахом их костей

      снежинки кружатся и тают.

      И чтобы птицы так не жглись

      и пухом чернь ту не впитали,

      сгоняем прочь, храня их жизнь,

      И жжём костры для тех, кто пали…

      Вечный