505. Алёшка Емельянов

иходит, вдохами пыша.

      Как между штор парчи и фетра,

      плывётся и?з дому долой

      к рассвету, оставляя недра,

      омывшись тёплою водой.

      И изо тьмы выходишь в космос,

      где птичьих песен голоса,

      лучи так радуются росам,

      и в ветре вьются волоса.

      А за стена?ми кони скачут,

      цветы, печали, низ и высь…

      Эй, отворяй, крича и плача,

      ворота розовые в жизнь!

      На свет выныривай, порхая,

      одевшись в жилы и года,

      вдыхая вновь и выдыхая,

      твори везде жизнь, и всегда!

      Предложение

      Пурпурные юные щёки

      так ярко цветут на лице,

      как спело-малиновым соком,

      увидев подарок в ларце,

      сияющий так драгоценно

      средь бархатных стенок его.

      А волос коричнево-пенный

      клубился кудряво, легко.

      Согласия ждущий в уюте

      он, трепетной дрожи руки,

      и ждущий прекрасной минуты,

      листает секунды-листки.

      Он тихий, такой одинокий,

      сулящий единство собой,

      даримый, дарящий, стобокий,

      и нежно гранёный резьбой.

      В лучах он играется света,

      сиянья добавив к теплу.

      И он в ожиданьи ответа

      вмиг замер в любовном пылу…

      Зверь

      Призывный рык издав слышнее,

      раздев всю пасть до белизны

      клыков, и шерсть подняв пышнее,

      я рву тела, дух, что грязны.

      Сминая шкуры, жилы, кости,

      лес санитарю от врагов,

      срезая их устами злости

      от лап до рёбер, глаз, рогов.

      Могилю тут же их нападки

      и противленье, дикий рёв.

      И их уже дыханья гладки,

      как шеи колотых коров.

      Трава слюны напьётся, крови,

      как битвой я напился всласть.

      Ах, как бы мне от смены новой

      однажды в зубы не попасть!?

      Казахстан

      В степи и серости, удушьи

      травою вялой, пылью дней

      глаголит поле от засушья.

      Беда всё суше и длинней.

      Тут сохнут стебли одичало,

      и зверь умолк у борозды

      ручья былого. Остры жала

      кустов. Песок поел следы.

      Пруды окопами все стали.

      Оскрипли голос, дверь, окно.

      Ветра бельё в узлы связали,

      степи разгладив полотно.

      Среди камней самумы сеют

      песчинки в поры на поля.

      Среди бездождья, суховея

      кротом беременна земля.

      И лишь она одна рожает,

      но всё слепых, да и немых.

      Светило живь всю выжигает,

      творя из нас одних, седых.

      Изрублен лес лучами солнца.

      И колос тянет ввысь ковыль.

      Иными "адом" всё зовётся,

      а нами – "раем, где лишь пыль".

      Пастух

      Терпя пастуший долг, потуги,

      палящий жар из синевы,

      водой омытую округу,

      примерил я судьбу вдовы:

      лишился дела и молочья,

      с кнутом в мазутовой руке.

      А пуха смазанные клочья

      плывут торосами в реке.

      Следы кровавые печатью

      легли, теряясь, от меня.

      Клыки капелию за гатью

      залили кровью святость дня.

      Цветы ещё аллее стали,

      а я бедней на пять голов,

      что блея, даже воя, звали

      спасти от голода волков.

      В сырой траве звонче?е звуки.

      Но слуха глушь липка, темна.

      Запомню их с виной и мукой

      живые сердцу имена.

      Самопожертвование

      Ища огонь, отринув воду;

      даря подмогу всем хромым;

      шагая мимо леса, брода;

      и вторя то, что я любим;

      о травах, облаке заботясь

      и обо всех, чей скуден ум;

      с врагами и богами ссорясь,

      не