Забвение пахнет корицей. Кристин Хармель

Знаю, мне осталось не так уж много дней, похожих на этот.

      Анни бросает на меня встревоженный взгляд.

      – Что ты, Мами, у тебя их будет полно! – говорит она вслух.

      Бабушка пожимает мне руку, и я ласково улыбаюсь ей. Я-то понимаю, о чем идет речь, и мне ужасно больно от того, что она тоже все понимает.

      Бабушка обращается к Анни.

      – Спасибо, что ты так веришь в меня, – благодарит она. – Но что поделать, у Бога могут быть другие планы.

      Девочку ранят ее слова. Анни отворачивается и смотрит вдаль. Правда наконец начинает открываться и ей, и от этого сердце у меня ноет еще сильнее.

      Вот мы и добрались до валунов. Я раскладываю прихваченный из багажника стульчик, мы с Анни усаживаем на него Мами.

      – Посидите со мной, девочки, – просит она, и мы устраиваемся на валунах по обе стороны от нее.

      В молчании мы глядим на горизонт – там солнце медленно опускается в воды залива, окрашивая, прежде чем совсем исчезнуть, небо в оранжевый, потом розово-сиреневый, пурпурный и синий цвет.

      – Вон она, – нарушает молчание Мами и показывает куда-то, где над самым горизонтом в наступивших сумерках мерцает яркая звездочка. – Вечерняя звезда.

      Я тут же вспоминаю сказки, которые она мне рассказывала в детстве, о принце и принцессе из далекой страны. В этих сказках принцу пришлось уйти на войну и сражаться со злыми рыцарями, и он поклялся принцессе, что в один прекрасный день найдет ее, потому что их любовь никогда не умрет.

      Погрузившись в воспоминания, я вздрагиваю, услышав негромкий голос Анни:

      – «До тех пор, пока в небе светят звезды, я буду тебя любить». Помнишь? Так говорил принц в историях, которые ты мне всегда рассказывала.

      Мами поворачивается, чтобы посмотреть на правнучку. На глазах у нее слезы.

      – Ты права, – чуть слышно соглашается она.

      Она сует руку в карман и вынимает кусок пирога, который попросила меня принести из кондитерской. Квадратик помялся, а корочка с узором в виде звезды раскрошилась. Мы с Анни переглядываемся.

      – Ты прихватила с собой пирог? – осторожно спрашиваю я. Мне не по себе – неужели снова началось?

      – Да, родная, – ответ звучит вполне ясно и осмысленно. Мами внимательно рассматривает свой кусочек пирога, а свет на небе тем временем начинает бледнеть. Я уже хочу предложить двигаться к машине, как она добавляет: – Знаешь, а ведь печь этот пирог меня научила моя мама.

      – Я не знала, – откликаюсь я. Она кивает.

      – Мои мама и папа держали кондитерскую. Неподалеку от Сены – это река, на которой стоит Париж. Я работала там девчонкой – совсем как ты, Анни. Совсем как ты в детстве, Хоуп.

      – Ты раньше никогда не рассказывала о своих родителях, – говорю я.

      – Я очень о многом вам не рассказывала, – отвечает она. – Думала, что так я защищаю вас, защищаю и себя. Но теперь я теряю память, и мне вдруг стало страшно. Я испугалась, что если сейчас вам обо всем этом не расскажу, оно исчезнет навсегда, и это будет непоправимо.