Инквизитор. Башмаки на флагах. Том третий. Графиня фон Мален. Борис Конофальский

в темноте, ожидая рассвета, а спит!

      Агнес даже стало обидно, но в то же время она понимала, насколько силен человек, что лежит рядом с ней. Распорядись так судьба, что на такое дело пришлось бы идти завтра ей, так она бы до утра не уснула, а этот спит, скоро и храпеть, может, начнет. Девушка выбралась из-под перины, села на край постели, взяла в руки стеклянный шар. Раньше она мечтала о том, чтобы шар у нее был, думала, что станет в него каждую свободную минуту смотреть, а тут… Насмотрелась уже. Тем не менее Агнес заглянула в него.

      И вглядывалась, вглядывалась, вглядывалась, словно что-то хотела рассмотреть, что-то мелкое. Даже прищуривалась, а потом вдруг оторвалась от синего стекла. Как будто неожиданно проснулась, разбуженная чем-то важным. Встала, быстро прошла к сундуку и, завернув шар в мягкий мешок, спрятала его там. Потом так же быстро, на ходу подняв с пола рубаху и надев ее, направилась к пологу шатра и позвала негромко:

      – Ута!

      Служанка сразу ей не ответила, хотя должна была находиться рядом.

      – Ута, собака ты глупая! Где ты?

      – Да, госпожа, тут я, – отозвалась Ута. – Отходила…

      – Скажи Игнатию, чтобы коней запрягал, а мне одежду неси.

      – Госпожа, едем куда-то? На ночь-то? – удивлялась служанка.

      – Шевелись, корова, тороплюсь я.

      Глава 10

      Выехали в ночь, солдаты, что стояли на карауле, карету даже попытались остановить. Перед тем как сесть на козлы, Игнатий спросил:

      – Куда же ехать-то?

      – Назад, в Бад-Тельц, по дороге сюда его проезжали. А оттуда на север свернем, к Ламбергу. И побыстрее езжай, нам вернуться еще потребуется.

      – Госпожа, быстро ехать ну никак нельзя. Темно, хоть глаз коли. Завалимся в канаву.

      – Ты уж расстарайся, Игнатий, – уговаривала его девушка, – тороплюсь я. Если все получится, так награда тебе будет.

      Так и поехали, а тут еще и луна вышла, стало полегче.

      Кухарку Агнес с собой брать не стала, не до обедов ей сегодня будет. Взяла только Уту. Здоровенная девица молча таращилась в темноту из окна, иногда пришептывая:

      – Глаза, что ли, желтые видала в кустах, волки, что ли, не волки, не поймешь.

      Но страха в голосе девицы не слышалось. Она давно уже не боялась ни людей, ни зверей, ни Бога. Боялась Ута только свою госпожу, боялась и почитала безмерно.

      А госпожа ее даже и из окошка не выглядывала. Сосредоточилась, молчит, коли свет был бы, так любой увидел бы, что лицо у нее холодное, бледное, круги под глазами. Круги и бледность – это оттого, что за последний день она в стекло глядела неотрывно. А ручка ее маленькая крепко сжимала рукоять любимого ею изящного и страшного кинжала. Так же как Волков собирался до зари встать и идти на дело кровавое, точно так же на свою войну ехала и она. И точно так же не знала, вернется ли. Бабища злая, что наводила морок на господина, что мешала все время девушке смотреть в стекло, была сильна неимоверно. Она была старой, она была умелой, она была могущественной. И ехать к такой безрассудство, но коли