Перекрестка поворот. Владимир Анатольевич Горбунов

в деталях, с мельчайшими и совершенно ненужными подробностями, как навстречу вышли люди в милицейской форме и заскрипели подметками ботинок по драному линолеуму, а усталый доктор, принимавший больных, понурый, со съехавшим на бок колпаком, красными от бессонной ночи глазами и пегой щетиной молча указал на стул рядом с выкрашенным в белое столом.

      – Очень болит, – заглянула ему в лицо мать, – помогите, пожалуйста. Дайте передышку.

      Она достала кошелек.

      – Сделаем УЗИ, – монотонно говорил доктор и что-то царапал на серой бумаге, – только запомните, лекарств в отделении нет, так что лечиться придется за свои.

      Жека, уронив голову на грудь, раскачивался из стороны в сторону и скрипел зубами.

      – Конечно, – соглашалась мать и незаметно подсовывала двадцатидолларовую купюру доктору под регистрационный журнал, – только скажите, какие.

      Врач скосил глаза на торчавший из-под журнала серо-зеленый уголок.

      – Боль надо снять, – мать просительно смотрела на доктора, – всю ночь промучился. Совсем невмоготу.

      – Снимем, – зевнул врач, – но обезболивающие надо купить.

      – Куплю, – подхватилась мать. – Скажите, что.

      – Секундочку, – остановил ее доктор. – Я не закончил.

      – Болит ведь, – оправдывалась мать, усаживаясь рядом с Жекой и глядя на сына так, словно у нее самой разрывалась почка.

      – Здесь у всех болит, – сказал врач. – Вот один ночью даже повесился. Милиция только ушла.

      – От боли? – испугалась мать.

      – Кто его знает? – уклончиво ответил доктор. – Простыни, наволочки и пододеяльники тоже свои.

      – Все есть, – закивала мать и незаметно подсунула еще десяточку под журнал.

      – Имеется средство, – подобрел доктор. – Немецкое. Последняя ампула осталась.

      – Спасибо, – обрадовалась мать.

      – Снимай штаны, – велел доктор Жеке.

      Джек мотнул головой, сбрасывая навязчивое воспоминание. Он не хотел думать о палате на десять человек с черным заплесневевшим углом около выбитого и заложенного матрасом окна. Не желал вспоминать отставного майора после операции с трубками в теле, из которых сочилась в банку моча, перемешанная с кровью.

      Майор лежал на голом матрасе, перебинтованный простыней. Жена не принесла вовремя белье, и поэтому под голову ему воткнули больничную подушку в колючем напернике. Майор отходил от наркоза и тихонько стонал. Трубки подтекали, и на простыне расплывались кругами мокрые пятна.

      – Зассанец! – ругалась нянька, вытирая зловонную лужу, растекшуюся из опрокинутой банки. – Чтоб тебе пусто было!

      – Вот же напасть, – сердился Джек и зажмуривался, точно хотел выдавить видения прошлого.

      – Надо ambulance5 вызвать, – предложил кто-то из игроков, когда Джек выгнулся в очередной раз и застонал.

      При слове «неотложка» сердце у него захолонуло, и воспоминания стали еще живее.

      Простыня,

5

Англ. – неотложка.