И взошла звезда полынь. Александр Жданов

что сталкиваются два генеральных предложения, два плана. Согласно одному главный удар кампании предстоящего года должно было наносить на Виленском направлении, вернуть утраченные позиции в Западной Белоруссии и в Литве, а затем при благоприятном стечении обстоятельств вновь наступать в Восточной Пруссии.

      Этому плану противостоял другой, предусматривавший направление главного удара на Юго-Западном и Румынском фронтах. Совещание в Ставке 17–18 декабря обернулось противостоянием сторонников двух этих планов. Император присутствовал на совещании, но, по обыкновению своему, верховный главнокомандующий не брал на себя ответственности за принятие конкретного решения.

      В разгар дебатов из Петрограда пришло известие об убийстве Распутина. На следующий день в половине пятого вечера верховный главнокомандующий уехал. Никакого решения на совещании не приняли, и в 1917 год русская армия вступала, не имея стратегических планов. Компромиссный вариант, предложенный Андреевым, государь утвердил лишь 24 января. Империи оставалось существовать месяц.

      Предчувствие краха витало в воздухе. Оно пьянило головы, разрыхляло волю. На фронтах ещё наблюдалось какое-то движение. Всё так же ухали пушки и трещали пулемёты, всё так же летали аэропланы и сбрасывали на позиции друг друга бомбы, по-прежнему ходили в атаки, но солдаты всё неохотнее выбирались из окопов и траншей, и всё чаще хотелось им не бежать вперёд со штыком наперевес, а воткнуть этот штык в землю. И уже свободнее чувствовали себя разного рода агитаторы и провокаторы, и просачивалось, и расползалось повсюду выстраданное: когда же конец?! А рядом с этим росло, ширилось, проникало во все поры не-уважение и даже презрение с трону.

      Солдаты сидели в кружок у костра, пирамидой составив винтовки, и оттуда то и дело раздавались взрывы хохота.

      – А как же ты думал?! – тоненьким, никак не подходящим к его огромному росту, голосом говорил солдат Емелин. – С сибирским мужиком-то царице слаще было, чем с нашим затюканным!

      – Слаще-слаще! А затюканный всё злился. За то его, Григорья Ефимыча-то и убили. Царь убить приказал, а сам уехал, мол, я не я и лошадь не моя, – поддакнул кто-то.

      И уже со всех сторон долетало:

      – Знамо дело приказал: плохо, когда во дворце мужиком пахнет.

      – А как убили старца, так затюканный к царице прискакал, успокаивать стал. А она его по щекам! По щекам!

      – Да ну! Правда ли?

      – Правда-правда. Верные люди сказывали.

      Радиковский не мог поверить ушам. Как не мог понять того, как это оказавшиеся рядом офицеры даже не попытались пресечь это поношение. Тогда он решился сам.

      – Молчать! Прекратить молоть всякий вздор! Встать! – вне себя от гнева закричал он.

      Солдаты неохотно поднялись. Они стояли, кто переминаясь с ноги на ногу, кто опираясь на винтовку, но ни один не вытянулся, как того требовал Устав.

      – Смирно! – опять крикнул Радиковсий.

      Солдаты принимали нужную стойку. Радиковский продолжал:

      – Что за вздор вы несёте?! Отвечать!

      Солдаты молчали.

      – Я