И взошла звезда полынь. Александр Жданов

видеть Узерцову. С мыслью о том, что он будет наблюдать за нею, Радиковский быстро смирился. Уже возглашал священник:

      – Христос рождается, славите, Христос с небес, срящите. Христос на земли, возноситеся. Пойте Господеви вся земля, и веселием воспойте, людие, яко прославися.

      Уже звучало:

      – Но когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего, Который родился от жены, подчинился закону, чтобы искупить подзаконных….

      А Радиковский всё поглядывал на Узерцову. Она оглянулась во второй раз, оглянулась на мгновение, мельком, но Радиковский успел разглядеть слёзы в её глазах.

      Со службы он возвращался с неспокойной душой. Он думал, что не получил, отверг то, что давалось ему свыше, укрылся от этого. И с земными чувствами разобраться не мог. Он досадовал за это на себя, а заодно и на Наталью.

      Ещё раз случилось им пересечься спустя неделю. Сёстры милосердия готовились к встрече Нового года: вырезали и складывали из бумаги розы, фигурки ангелочков, другие ёлочные украшения. Столкнувшись случайно с Радиковским, Наталья вспыхнула, потупила взгляд и поспешила прошмыгнуть мимо, но Радиковский остановил её:

      – Вы так сосредоточены, Наталья Сергеевна, словно дума непосильная вас одолела.

      Узерцова смутилась ещё больше, но ответила, только для того чтобы что-то ответить, а не краснеть поминутно:

      – Как тут не задуматься: хороша ёлка будет без свечей.

      – Будут вам свечи, – неожиданно для себя пообещал Радиковсий. Пообещал и осёкся: мол, ляпнул ни с того ни с сего, а где свечи эти достать.

      Вообще с этой ёлкой история выходила странная. Её бы к Рождеству нарядить следовало, но за все годы войны в полку ни разу этого не сделали, так ни разу не догадались устроить полноценный праздник. Стояли Рождественские службы, поздравляли друг друга, но чтобы такое, как ёлка, устроить, не додумались. И вот кому-то пришла в голову мысль встретить «по-домашнему» хотя бы Новый год, если уж с Рождеством опоздали. Устроить настоящий праздник, с ёлкой, с подарками. Словно кто-то сказал им: празднуйте, ведь это будет последний Новый год в привычном для вас мире.

      Вечером 31 декабря Радиковский топтался у дверей штаба, где и решено было праздновать и где в это время сёстры милосердия накрывали на стол и украшали ёлку. Радиковский долго сбивал с сапог снег, наконец, вошёл, держа в руках чем-то наполненную солдатскую рукавицу.

      – Вот. Как и обещал, – сказал он и опорожнил рукавицу на стол. С металлическим стуком из неё высыпались стреляные гильзы. Из каждой торчал фитилёк.

      – Вот вам и свечи, – объяснил Радиковский. – Солдатики постарались.

      Сам же праздник, по мнению многих, удался. Штабс-капитан Гордеев играл на гитаре, Наталья Узерцова пела. Радиковский был удивлён. Он и не подозревал в этой, вечно смущавшейся при встрече с ним, барышне голоса такой силы и глубины. Этот голос был ниже того, которым она разговаривала – ниже и бархатистее. Этот голос глубже и откровеннее слов романса раскрывал все