Опрокинутый жертвенник. Андрей Лушников

резко распахнули широкие ворота, и восемь квадриг выехали из загона. Трибуны загудели от восторга. Ряды ипподрома вмиг превратились из тысячеглазого Аргуса в одноглазого Полифема. Все, даже те, кто сидел на крышах соседних домов, увидели, как по ногам лошадей пробегают нервные судороги, как у возниц вздулись мышцы и их лица превратились в каменные маски. Взгляды устремились на сигнальный знак в виде бронзового дельфина, висящий над самыми головами лошадей. Словно кариатида, стоя на трибунале в мраморной тяжелой тоге, арбитр состязаний уронил платок, дельфин нырнул вниз, тубы тяжело выдохнули и квадриги вылетели из горловины цирка, как ужасающие стрелы из баллист. Через несколько секунд на месте старта возникло облако пыли, оно наполнилось грохотом кованых колес и стало вытягиваться вдоль арены. Всем отчетливо были видны только первые три квадриги, остальные же – будто прорывались сквозь завесу пыли. Обогнув поворотный столб, вперед вырвались Геркулан и Самбатион, за ними, в корпус лошади, мчались Ификл и Диомид. Элпидий сжал кулаки и начал молотить по скамье.

      – Геркулан! Победа крылата! Дай! Дай! Дай! – закричал он увлеченный азартом трибун, враз забыв о своей сердечной ране. – Подрезай фараона! Раздави как муху!

      Болельщики за египтянина тут же ответили со своих мест.

      – Гер-ку-лан – рыжий! Мясник – не возница! У него каталка, а не колесница! Оотт-бей фии-илей, Самбати-оооо-ннн!!! – раскатисто покатилось по рядам.

      Элпидий бросил взгляд на Таэсис. Щеки у девушки порозовели, глаза горели азартом, пухлые губы полуоткрыты как для поцелуя, или как будто с них вот-вот слетит признание в любви. Страсть, с которой она смотрела на Самбатиона, и ее голубая «египетская» накидка говорили о том, что она отдала свое сердце ему.

      Лидерство галла и египтянина в начале состязания еще мало о чем говорило. Квадригам следовало сделать еще шесть кругов, прежде чем оказаться у финишной черты. К тому же, чтобы попасть под крыло победы, требовалось проявить завидную ловкость и по дороге к ней не свернуть себе шею или же не переломать ребра, что на бегах удавалось далеко не каждому.

      Гонка становилась все безумней. Возничие нещадно били кнутами лошадей и выкрикивали боевые кличи, как будто они мчались мимо трибун в атаку на невидимого врага и, устрашив его, резко отворачивали у поворотных столбов. Объехав вторую мету, к началу третьего круга вперед вырвался Самбатион, рыжебородый галл отстал от него на лошадиный корпус, Ификл и Диомид гнали почти колесо в колесо. Посередине арены, прямо у трибуны арбитра, финикиец попытался обогнать Диомида, но тот направил своих лошадей ближе к краю, прижимая Ификла к заградительному валу. Колеса колесниц сцепились со страшным скрежетом, финикийца подбросило и отнесло в сторону, лопнула ось, квадрига перевернулась и накрыла атлета. Треснуло и отломилось дышло, колесница, мелькая спицами и очерчивая по песку широкую дугу, вкатилась под четверку. Лошади осадили назад и завалились на нее взмыленными крупами, давя своего