Гений. Рим Юсупов

с Липой каждому мгновенью рад

      Беспечный Александр. Но однажды

      Их подстерёг коварный Энгельгардт.

      Он их давно в грехе увидеть жаждал.

      «Всё, хватит! Кончено! Каков подлец!

      Прочь из лицея! В шею гнать иуду,

      Беспутника! Теперь уж, наконец,

      Расправлюсь, цацкаться с юнцом не буду!» —

      Так сам с собой директор говорил.

      Гроза над Александром разразилась.

      Но из дворца в тот день подарок был —

      Часы для Пушкина. И всё забылось.

XVI

      Был вынужден директор промолчать,

      Чтоб и себя не опозорить, кстати.

      Но юного повесу привечать

      Он перестал, храня в душе проклятья.

      Марию Смит сейчас же удалил

      Подальше, с глаз долой, в её именье,

      И тайно Александра невзлюбил.

      О нём имел он собственное мненье.

      Теперь лишь в душу он к нему проник

      И ужаснулся. Оказалось, Пушкин —

      Горд, бессердечен, холоден и дик,

      И нет надежды, чтобы стал он лучше.

      Да и стихи его так холодны,

      Так злы порой, что сердце обжигают.

      Таят пороки тайные они.

      Не все стихи его воспринимают.

      Так думал оскорблённый Энгельгардт,

      Не сомневаясь в выводах нисколько.

      И в самом деле, кто же будет рад

      Стихам из слов язвительных и колких.

XVII

      Действительно, порой в стихах поэт,

      Казалось, выходил за грань приличий,

      Возможно, что по молодости лет,

      Но вовсе даже не из мести личной.

      Он исходил из чувств совсем иных,

      Ведь критике вельможи недоступны.

      И потому все недостатки их

      В двух-трёх стишках выпячивал он круто,

      Ужалить острым словом торопясь,

      Прикрытой правды сущность обнажая.

      Напрасно было, негодуя, злясь,

      Пытаться вытащить из сердца жало.

      И вот в народе истина и ложь

      Властителей становится известной.

      Охватывает страшный гнев вельмож.

      Но Александр остаётся честным.

      Граф Аракчеев эпиграммой бит,

      И князь Голицын посрамлён умело.

      И даже Фотий сам, архимандрит,

      Кус змея вдруг почувствовал всем телом.

XVIII

      Прошло немало дней, как Карамзин

      К ним в Царское Село переселился,

      В китайскую деревню. Ближе к ним

      Стал Александр. Он в те дни учился

      Истории, которую писал

      Великий муж, правдивым быть стараясь.

      И Александр многое познал,

      К истории России прикасаясь.

      Он наполнялся живостью времён,

      Уже давно прошедших безвозвратно.

      Рождались чувства трепетные в нём.

      Шептали губы быстро и невнятно

      О Карле, о Мазепе, о Петре,

      О грандиозной битве под Полтавой.

      Страстями новыми поэт горел,

      Гордясь величием своей державы.

      В истоки Родины он заглянул,

      Почувствовав дыхание бессмертья,

      Услышав долгий и протяжный гул

      Истории, зовущей к правде