Ковёр. Тимофей Сергейцев

пожить в таком невозможном мире? Мне – хотелось! И вот самым неожиданным образом я теперь могу попробовать, какова она – эта свободная от всех оков поэтическая реальность…

4

      Да, свободная – но вовсе не оторванная от литературных традиций, от национальных корней, а главное – от действительности. Трудно не увидеть, как поэт Тимофей Сергейцев этой метафорической образностью своих стихов, этим множеством художественных тропов, деталей и аллюзий привязан к России. И при всём буйстве фантазии его поэзия – когда дело касается знаковых величин – остаётся верной историческим вехам и идеалам.

      Не случайно в сборнике оказались рядом два стихотворения, посвящённые Петербургу и Москве – этим священным коровам русской литературы. Собственно говоря, узнаваемые детали и названия, связанные с великими русскими столицами, так или иначе возникали во многих текстах Сергейцева, но именно «Город» и «Восемь, Москва, снег» мне показались особенно интересными для демонстрации того, как различно они «сделаны».

      Если суммировать всё, что прочитано мной в русской поэтической классике о Петербурге – от Державина и Пушкина до Блока и Мандельштама, – то из огромного многообразия тем, стилей, интонаций и исторических реалий возникнет образ неумолимого и несокрушимого величия, вознесшегося во славу России и во имя будущего отрицающего её прошлое.

      Мне не хочется утомлять читателя прозаическими переложениями того, каким явился Сергейцеву Петербург. Я лучше просто приведу пару строф из стихотворения «Город»:

      Это Город-Которого-Не-Было. Город-Проект.

      Не торгаш амстердамский. Не дож золотой из Венето.

      Тут иной совершенно в пространстве развёрнут аспект.

      Только чистая мысль и предвиденья чистое нетто.

      ………………

      Он не знал поражений. Ни разу не отдан врагу.

      Защищён идеалами, значит – фанат революций.

      Он же кровью поэта поклялся на белом снегу

      Никогда не иметь, но безумно желать конституций!

      Думаю, читатель даже в этих двух строфах, произвольно выхваченных мной из достаточно большого поэтического текста, ощутит амбивалентную суть этого города – одновременно возвышающего и топчущего своих адептов, вместе страшного и гордого, внушающего страх и любовь. Весь строй этих стихов наполнен высокой символикой там, где речь идёт собственно о Петербурге, зато уничижителен и ироничен по отношению к его западным соседям-соперникам. Даже историческая амбивалентность Петербурга – «Никогда не иметь, но безумно желать конституций!» – внушает мистический страх. И рокочущая музыка пятистопного анапеста ещё долго не отпустит вас, когда вы перевернёте страницу…

      А теперь о Москве – в стихотворении небольшом и, в отличие от предыдущего, вовсе не насыщенном символами и аллюзиями, но забористом и немного ехидном, как зазывный стишок лихого коробейника:

      Жемчужно-серый небосвод

      К земле приклеен мокрым снегом,

      И