Птица несчастья. Лада Кутузова

сушиться, а веревка с одного края оборвалась. Вещи-то мои, тю-тю, сгорели, пришлось как погорельцу на базу возвращаться. Так в тот раз за мертвой водой и не сподобился.

      Он включил зажигание, зажглись фары. Проснулось радио, которое сперва зашипело, а потом выдало:

      «Голуби своркуют радостно,

      И запахнет воздух сладостно.

      Домой, домой, пора домой!»1

      Горелый подхватил: «Домой, домой, пора домой!»

      – Завтра рвану, как высплюсь, – обратился он к Федору. – Но сперва погудим, как следует.

      Он выжал газ, и внедорожник ринулся вперед, распугивая возвращавшихся с поля коров.

      – Зажжём, Федя! – заорал Горелый. – Я живой вернулся и с наваром!

      Внедорожник мчался, подпрыгивая на колдобинах и поднимая клубы пыли. Даже на мосту Горелый не сбавил скорость, так что Федору показалось, что бревна не выдержат и вместе с машиной загремят вниз. Автомобиль свернул налево и вскоре остановился возле деревянного здания серо-зеленого цвета. Перед входом кучковались парни и несколько девушек.

      – Привет, молодежь! – Горелый вылез из внедорожника и помахал им рукой. – Как жизнь?

      В ответ раздался нестройный хор голосов: «О, Горелый, здравь буде! Какими судьбами? Как сам?» Его тут же обступили, одну из девушек Горелый ухватил за талию:

      – Валюха, все цветешь?

      Она в шутку оттолкнула его:

      – Руки не распускай! А что за симпатяга рядом с тобой?

      Федор понял, что это о нем, и смутился.

      – Это, – Горелый указал рукой в его сторону и подмигнул, – наш новый коллега.

      – Молодой больно, – протянула Валюха и улыбнулась Федору, тот сдержанно кивнул.

      Валюха была высокой, плотной, с вытравленными до неестественной белизны пергидрольными волосами и черными тенями вокруг глаз.

      – Возраст – дело наживное, – Горелый увлек Федора внутрь клуба.

      Там гремела музыка, под потолком в клубах дыма мигал серебристый шар. Горелый с кем-то здоровался, пожимал руки, а сам уверенно шел к сцене, где сидел местный ди-джей. Федор следовал за ним.

      – Привет, братан! – ди-джей поднялся из-за пульта. – Что слушать будем?

      – На твой вкус.

      – Хлебнешь? – ди-джей достал трехлитровую банку с белесой жидкостью, в которой плавали апельсиновые корки, и граненый стакан.

      Горелый взял стакан:

      – Плесни на дно.

      Он залпом выпил содержимое стакана и занюхал рукавом.

      – Хороша самогонка, аж глаз рвет. Будешь? – спросил он у Федора.

      Тот отрицательно замотал головой:

      – Не пью.

      Но Горелый уже протягивал стакан:

      – Значит, пора принять боевое крещение. Чтобы вылазка твоя первая в Заручье как по маслу пошла. Традиция такая.

      – Но я… – Федор начал возражать.

      – Ты с крючка не спрыгнешь, я же вижу, – подмигнул ему Горелый. – Через год, но вернешься. Так что считай это посвящением.

      Федор зажмурился, перестал дышать и выпил самогон одним глотком. Жидкость обожгла гортань и ухнула

1

Сектор Газа «Пора домой»