Нестор. Малхаз Вахтангович Цинцадзе

и щедрый господин, что практически он хозяин тюремных застенков и что врагов у него нет – живых. Их находят в реке или вовсе не находят. Но есть у него и свои слабости, такие как сегодня. А на мальчиков не надо обращать внимания, они сами приходят, никто их не заставляет. Но видимо все-таки заставляли, потому что некоторые, кто встречался с Долгополовым, вскоре умирали. Сева приходил к нам еще пару раз, а потом повесился на чердаке сиротского дома своей тетки Казанской. Потом у него был другой мальчик, Петя, тот был немного постарше. Вскоре он записался в армию, только чтоб от Долгополова подальше, и его отправили на фронт. Он скоро погиб. Я видела, как его хоронили, он из дворян был и его гроб привезли домой. Потом было еще двое. Одного зарезали, но убийцу не сыскали, а второй вовсе пропал, его и тела не нашли. Я присутствовала на всех его тайных встречах, ему нравилось, чтоб я смотрела, что он вытворяет с этими мальчишками, но меня он ни разу не тронул. Как он находил этих ребят, чем пугал, как принуждал к такому греху, я не знаю. Но видимо он и маму Зою чем-то держал на поводу, а может платил слишком хорошо, потому что она его всегда оправдывала, покрывала. А когда я обратила ее внимание на смерти ребят, она меня еще и припугнула – хочешь жить, говорит, свои соображения держи при себе. А когда нас закрыли, да и всех на нашей улице, я его больше не видела. Но и большевики его не тронули, как работал в тюрьме, так и остался. Уверенна он и сейчас там.

      Ляля замолчала.

      Тишину нарушил Васадзе. Он неуверенно спросил.

      – Он их ломал. Пытал что ли?

      Безудержный хохот сотряс дом Ревякина.

      – Тише, тише! – затыкали они друг другу рот и глядя на недоумевающего Нико, гоготали пуще прежнего.

      – Да мужеложец этот Долгополов. Педераст. – отсмеявшись объяснили ему товарищи.

      – А, ну теперь понятно. – сказал смущенный Васадзе, хотя очень смутно представлял, что это такое, а выражение педераст считал просто отвлеченным ругательным словом.

      – Это вам как-то поможет? – видя развеселившихся друзей спросила Ляля.

      – Еще как поможет, Ляля, дорогая! – радостно воскликнул Ожилаури. – Знаю я этих гавриков, знаю чего боятся.

      Как недавно Васадзе, теперь Тедо поймал удивленный взгляд друзей и тут же разъяснил.

      – По судебным делам проходили. Это же 516 статья уложения о наказаниях. – блеснул он своими познаниями. – До восьми лет. Если б об этом узнали и засудили, сидеть ему в своей-же тюрьме и тогда уж его там ломали бы.

      – Ну, теперь уж его никто не засудит. – сказал Ревишвили. – Нам то какая от этого польза.

      – Больше всего люди уличенные в содомском грехе боятся огласки. Особенно если это должностные лица. Людям богемы, там всяким поэтам-декадентам, художникам – это реклама, а для чиновника – хуже смерти. К тому же с несовершеннолетними, да с детьми знатных семей, да по принуждению, да еще с подозрительными смертельными исходами. Да его камнями закидают. С ним и без суда расправятся.

      Ожилаури почувствовал себя Стасовым или Таганцевым, вдохновение