Нестор. Малхаз Вахтангович Цинцадзе

воскликнул Ожилаури. – Что же можно сделать? Как вытащить его из тюрьмы?

      – Осталось одно. – сказал Васадзе. – Теперь мы знаем где он, нужно устроить засаду и дождаться, когда его оттуда выведут – или на допрос, или на расстрел. И тогда, если все сложится, отбить. Но если его будут допрашивать прямо в тюрьме и там-же расстреляют, то мы даже не узнаем, когда это произошло.

      При последнем слове Фома поморщился.

      – Есть еще один вариант. – сказал он. Васадзе с сомнением, а Зервас с надеждой посмотрели на него.

      – Нужно подкупить охранников. – выпалил он и тут же сам себя опровергнул. – Но ничего не получится. Подкупать нечем. Даже если мы соберем все, что у нас есть, этого не хватит.

      – Да и знать надо, кому давать. – добавил Ожилаури.

      В красивом особняке купца Ревякина повисла тишина. С наступлением ночи смолк и шум улицы. В темноте и безмолвии прозвучал почти шепот Ляли.

      – Я знаю в тюрьме одного страшного человека.

      Она сидела на полу, прижимаясь к Тедо и при этих словах дрожь прошла по ее телу. Сказанные в темноте слова и страх в них передался друзьям.

      – И кто этот страшный человек? – спросил Ожилаури.

      Было видно, как девушке не хотелось говорить, она сделала над собой усилие.

      – Возьмите меня с собой! В Батуми! Тедо рассказывал. Там море, пальмы. Я не помешаю вам. Мне надо в Батуми, я не хочу здесь оставаться. – вдруг воскликнула она.

      Такого перехода никто не ожидал. В растерянности попытались было ее отговорить, успокоить, тема разговора сменилась, но Зервас напомнил.

      – Кто этот человек?

      – Долгополов. – брезгливо сказала она. – Он помощник начальника тюрьмы по надзору. Уже давно. Сколько властей сменилось, начальников меняют каждый раз, а он все есть и есть.

      – Почему же его не меняют?

      – Потому что его все боятся. Он весь каменный и сердце у него каменное. И он душегуб. – Ляля говорила отрывисто. – Только я знаю скольких ребят он погубил.

      – Ты знаешь, а ни полиция, никто не знает? – не поверил Фома.

      – Еще мама Зоя. Я когда к ней пришла совсем дурочка была, многого не то что не знала, даже не представляла, что такое бывает. Это она мне потом все растолковала. Долгополов уже давно, лет двадцать, служит в тюрьме.

      Для простой девчонки из Безенчука Ляля говорила складно и толково, она не стыдилась своей прошлой жизни, это была просто работа, как другие работают на фабрике или в какой-то канторе, поэтому рассказ у нее получался естественным, без ложного стыда и кокетства.

      – Впервые я его увидела года два назад, тогда я только начала работать у мамы Зои. Она содержала дом свиданий в девяносто шестом квартале, это на окраине города, и была добра ко мне, оберегала и в начале даже сама подбирала мне клиентов, чтоб не обижали. В моем поселке все было просто. Работали, напивались, дрались с деревенскими, прижимали девок, где попало. Здесь оказалось все намного сложнее. Здешняя публика зарабатывала в разы больше, пила не самогон дешевый,