Спроси свое сердце. Таня Винк

не может достать, потому что оно твое. Вот что я скажу тебе, дочка: ты тоже не всегда была сахарная, но такая судьба матерей – все терпеть, потому что любовь идет от матери к ребенку, а уж никак не наоборот.

      – Мама, ну ты же видишь, какая она? Такие истерики устраивает, хоть вешайся! Перед соседями стыдно!

      Да, Ритка умела устроить истерику, особенно если дедушка Степа что-то привозил только Гале – юбку или туфли. Она так орала, хоть уши затыкай. И еще у нее была привычка – дедушка заедет во двор, она сразу к багажнику, откроет и нырнет туда почти с головой, одни ноги торчат. Галю отталкивает, роется, увидит что-то, засунет под мышку – и бегом в дом. И не дай бог, если засунутое надо отдать Гале.

      – А ты терпи, – поучает бабушка маму.

      – Я терплю, иначе уже не знаю, что с нею сделала бы.

      – Не смей так говорить, она твоя дочь. Вот что я тебе скажу, не зря ты не ужилась ни с одним мужем, ты и жена плохая, и мать никакая.

      – Я никакая мать? – возмущается мама.

      – Да, Валентина, ты плохая мать, раз не можешь найти общий язык с дочкой.

      – Но с Галей нахожу!

      – У Гали твоей ни характера, ни кожи, ни рожи. Потому и так.

      Вот такая была у них бабушка. А однажды она при всех дала маме увесистую оплеуху и прошипела:

      – Бог тебя накажет.

      Может, Бог и наказал Валентину, кто знает. Замуж она так больше и не вышла и умерла от инсульта, не дожив трех месяцев до шестидесяти. Дедушку и бабушку, ушедших с разницей ровно в сорок дней – сначала бабушка, потом дед, – она пережила всего на два года. Положа руку на сердце, Валентина не страдала ни по одному из мужей, отличалась таким же суровым характером, как и ее мама, и давление никогда не измеряла, хотя в ушах шумело постоянно. Она считала, что будет жить столько, сколько ей отведено. На дочек душевные силы тратила, но не очень – считала, что это пустое, что характер дается с рождением, и ничего ты с ним не сделаешь. Вон на мужей все нервы истратила, а толку? В общем, Валентина жила тихо, подруг не имела, в гости не ходила и к себе не звала, вещи донашивала старые, даже кримпленовые платья в двадцать первый век перетащила и носила с каким-то необъяснимым упрямством. И чувствовала себя вполне комфортно. Правда, был период от первого развода Риты до появления ее четвертого гражданского мужа, когда Валентина просыпалась среди ночи от тяжести камня, лежащего на душе, и название этому камню было «В кого она такая?». Валентина и так и эдак прокручивала в голове вопрос, почему дочь такая непостоянная и почему выбирает самые поганые экземпляры многочисленного мужского рода. И где зарыта ее материнская вина, или недосмотр, или ошибка? И однажды вынесла приговор: слаба на передок.

      Приговор этот не обжаловали, а поведение Риты она обсуждала со всеми, даже с базарными торговками, которых в глаза видела два раза в жизни – первый и последний. Рита так и не простила матери этих разговоров, расползшихся по Люботину как тараканы.

      Дедушка Степа Риту жалел, особенно после того, как рухнул ее первый брак, рухнул на исходе первого года,