Спроси свое сердце. Таня Винк

рынок, но и одесский, киевский, львовский. А маме все не так.

      А уж это ее вечное высокомерие…

      Есть высокомерие скрытое, а есть бросающееся в глаза. Так вот Риткино из последних. Проснулось оно едва ли не в детстве, и это удивляло, но также доказывало, что дитя рождается с уже «встроенным» характером и хрен его изменишь. У Галки высокомерия не было, а росли они в совершенно одинаковых условиях, обе без отцов, и никаких привилегий, кроме внешних, Рита не имела. Бог наградил ее длинными ногами и темными блестящими волосами, а Галю – ни тем ни другим, и она выглядела как слегка общипанный цыпленок на фоне лебедеподобной сестры. Им было двенадцать и восемь лет соответственно, когда отец Маргариты сообщил, что будет подавать на развод и раздел квартиры (квартиру от завода получил он, еще когда жил с первой женой, вернее, получил трехкомнатную, а после развода ему осталась двухкомнатная) и что завтра сюда придет его новая жена, уже третья. Почему Валентине Степановне не везло с мужьями, никто не знает, она была женщиной неглупой и интересной. Отец Маргариты сделал, как обещал – на следующий день он вернулся с работы с ярко накрашенной полной блондинкой, двумя чемоданами и замком. Замок он сам врезал в дверь комнаты, и у них получилась, как сказала Валя дочерям, коммунальная квартира. Валя тут же вызвала слесаря из ЖЭКа, и в двери второй комнаты тоже появился замок. А потом началось такое, что и вспоминать не хочется: отец Маргариты и ярко накрашенная устраивали по ночам такой шум, что Валя взяла девочек, кое-какие вещички и переехала к подруге, та жила с маленькой дочкой. Несколько дней Валя с подругой после ужина засиживались в кухне – перетирали ситуацию, и Валя ложилась спать далеко за полночь. Квартира была малогабаритная, и утро напоминало аврал на тонущем корабле – все спешили, всем одновременно надо было в туалет и ванную. Возникло неудобство с ключами – подруга дала им одну пару ключей на троих, категорически запретила делать копии и попросила, чтобы Рита и Галя одни в квартире не оставались. Это было вполне терпимое условие – девочки ходили на продленку, потом отправлялись в детский сад за дочкой хозяйки, а в половине шестого хозяйка уже была дома. Около шести приходила Валя. Она быстренько кормила их, сама перекусывала и шла в парикмахерскую, расположенную тут же во дворе; там она подрабатывала уборщицей – отсутствие мужниной зарплаты и его отказ платить алименты до суда давали о себе знать. Отец Гали вообще алименты не платил и находился неизвестно где.

      На обратном пути Валя забегала на телеграф, звонила в Люботин, потому как подруга запретила звонить по межгороду. Родителям Валя ни слова не сказала о таком радикальном повороте в ее жизни, потому как после первого развода с Галкиным отцом уже наслушалась. Но гостеприимство подруги, увы, измерялось в днях. Шел одиннадцатый день, когда она вдруг завелась с пол-оборота – утром в чайнике не осталось горячей воды – и высказала все, что лежало на ее уставшей душе. Это «все» крутилось вокруг быстрого расхода продуктов,