Эрато и Эрот. Поэты о любви: опыты ментального анализа. Часть I. Сергей Горошкевич

– вузовская, а бронзового (если таковой все-таки был) – удел знатоков и ценителей. Расхождение между оценкой поэтов специалистами и простыми читателями существовало на протяжении всей истории литературы. Поэты были вынуждены лавировать, смотреть то на одних, то на других. В современном мире взгляды на поэзию литературных критиков и простого народа разошлись почти до диаметрально противоположных. Бедным поэтам не позавидуешь: угодить той и другой стороне стало в принципе невозможно. Поэты, которые поворачиваются лицом к читателю, демонстрируют специалистам ту часть своего тела, лицезрение которой не доставляет последним никакого удовольствия:

      И.Л.Сельвинский 1932 (1899–1968)

      Как часто бездушные критикококки

      Душат стих, как чума котят,

      И под завесой густой дымагогии

      В глобус Землю втиснуть хотят;

      Сколько раз, отброшен на мель,

      Рычишь: «Надоело! К черту! Согнули!»

      И, как малиновую карамель,

      Со смаком глотнул бы кислую пулю…

      И вдруг получишь огрызок листка

      Откуда-нибудь из-за бухты Посьета:

      Это великий читатель стиха

      Почувствовал боль своего поэта.

      И снова, зажавши хохот в зубах,

      Живешь, как будто полмира выиграл!

      И снова идешь

                    среди воя собак

      Своей. Привычной. Поступью. Тигра.

      Разумеется, из поэтов прошлого (20-го) века в настоящей книге преобладают именно такие. Признаюсь, что я сам всегда снизу вверх глядел на тех, кто понимает, любит и ценит современные «туманные» стихи. Однажды я с удивлением обнаружил, что почти так же ведут себя и некоторые «понятные» поэты по отношению к своим «непонятным» коллегам:

      Е.А.Евтушенко 1985 (1933–2017)

      Я так завидовал всегда

      всем тем,

                       что пишут непонятно,

      и чьи стихи,

                           как полупятна

      из полудыма-полульда.

      Я формалистов обожал,

      глаза восторженно таращил,

      а сам трусливо избежал

      абракадабр

                         и тарабарщин.

      Я лез из кожи вон

                                        в борьбе

      со здравым смыслом, как воитель,

      но сумашедшинки в себе

      я с тайным ужасом не видел. /…/

      О, непонятные поэты!

      Единственнейшие предметы

      белейшей зависти моей…

      Я —

             из понятнейших червей.

      Ничья узда вам не страшна,

      вас в мысль никто не засупонил,

      и чье-то:

                      «Ничего не понял…» —

      вам слаще мирра и вина.

      Творцы блаженных непонятиц,

      поверх сегодняшних минут

      живите,

                     верой наполняясь,

      что вас когда-нибудь поймут.

      Счастливцы!

                               Страшно