Эрато и Эрот. Поэты о любви: опыты ментального анализа. Часть I. Сергей Горошкевич

понятий…

      Смешалось все, как в доме

      Облонских: даже

      Погуще, повесомей…

      Для камуфляжа

      Тут что ль во всей красе

      Не дом, а цирк,

      Где производят все

      Кувырк?

      Однако постепенно все более или менее «устаканилось». Орешек знанья, действительно, тверд, но стремление к познанию всего сущего

      неистребимо в человеке, ибо человеком его сделал Разум:

      В.Ф.Ноздрев (1913–1995)

      Моим дерзаньям нет предела,

      Я не могу сидеть без дела.

      Был человек четвероногий,

      И беззащитный, и убогий,

      Явился я – и стал он прям,

      И дерзновенен и упрям.

      Эмили Дикинсон (1830–1886) США (пер. В.Н.Марковой)

      Наш Мозг – пространнее Небес.

      Вложите – купол в купол —

      И мозг вместит весь небосвод

      Свободно – с Вами вкупе.

      Наш Мозг – глубиннее Морей.

      Пучину лей в пучину —

      И он поглотит океан —

      Как губка – пьет кувшин.

      Безусловно, наиболее сложным объектом познания для человека является сам человек. Суть его настолько неуловима и противоречива, что у многих, в том числе и у поэтов, просто опускаются руки:

      Б.А.Слуцкий (1919–1986)

      И положительный герой,

      И отрицательный подлец —

      Раздуй обоих их горой —

      Мне надоели наконец. /…/

      Зверь это зверь. Дверь это дверь.

      Длину и ширину измерь,

      Потом хоть десять раз проверь

      И все равно: дверь – это дверь.

      А – человек?

      Хоть мерь, хоть весь,

      Хоть сто анкет с него пиши,

      Казалось, здесь он.

      Нет, не здесь.

      Был здесь и нету ни души.

      Разочаровавшись в возможности познать человека, некоторые бросают это «темное дело», переходят на живую или неживую природу. Я представляю встречный поток: тех, кто идет от природы к человеку. Уверен, что человек вообще и его половое поведение в частности как объекты познания принципиально не отличаются от всего остального. А что касается сложности предмета, то, как говорится, по Сеньке и шапка. Поэтому мне ничего не остается, как вместе с поэтом сказать господам агностикам следующее:

      С.Я.Надсон 1883 (1862–1887)

      Не вини меня, друг мой, – я сын наших дней,

      Сын раздумья, тревог и сомнений;

      Я не знаю в груди беззаветных страстей,

      Безотчетных и смутных волнений.

      Как хирург, доверяющий только ножу,

      Я лишь мысли одной доверяю, —

      Я с вопросом и к самой любви подхожу

      И пытливо ее разлагаю!..

      Вернемся к стихам. Обычно те, кто «работает» с ними (критики, интерпретаторы, исследователи) ставят своей целью проникнуть в «творческую мастерскую» поэта, постигнуть «механизм» рождения стихов. В истории филологии известны случаи, когда один-единственный сонет служил поводом для написания довольно толстой книги. Большинство поэтов скептически относятся к попыткам исследования их творчества:

      Уильям