Последний сын графа. Соро Кет

ивы гладили воду листьями. Ощущение, что мы все провалились в прошлое, с каждым шагом усиливалось. Я даже оглянулась, чтоб убедиться, что за мною не волочится шлейф.

      Маркус и Себастьян, уже сидевшие за столом, наблюдали за ними с веранды. Официантки в традиционных для таких мест народных костюмах, радостно флиртовали с графом. Что и говорить, – он всегда умел обращаться с прислугой, – напомнил голос Мариты в голове.

      Девушки заливисто хохотали над какой-то шуткой и не желали от него отходить.

      Пухленькая блондинка, вся белая и гладенькая, словно моцарелла, принесла миску с водой для Герцога. Тот вытянулся у наших ног, расставив лапы по обе стороны миски и начал шумно лакать.

      – Мы уже заказали, – сказал Себастьян, рассматривая меня с таким видом, как отцы в американском кино рассматривают трофеи сыновей-чемпионов. – Фирменное блюдо тебе и веточку сельдерея для твоей девушки. Чтобы ей было чем поиграться, пока мы все поедим.

      – Я не его девушка и я не ем сельдерей.

      – Да? Я забыл: тебе достаточно крови.

      Я снова вскинулась. Граф не дал мне ответить, заговорив с Маркусом. Филипп и я молчали. А когда ужин кончился и Пышечка уже чуть ли не текла по нему, Себастьян сказал:

      – Вот что, попоите коней и возвращайтесь верхом. Я поеду с Маркусом.

      – С чего вдруг?

      – С того, что мне надоело смотреть на те крысиные рожи, что вы оба корчите. Если не сможете помириться, поубивайте друг друга. Мне все равно…

      Лошади шумно отфыркиваясь, пили.

      Солнце садилось, отражаясь от их сверкающих шкур. Над нашими головами кричали птицы. Всякая мошкара так и норовила залезть в глаза. Филипп задумчиво смотрел на воду и его профиль, состоящий из безукоризненно ровных линий, казался наклеенным на стремительно розовеющее закатом небо.

      Дорога еще дымилась клубами пыли.

      – Поехали ко мне? – вымучил Филипп.

      – Побереги себя для невесты.

      – Только не притворяйся, что ты не хочешь. Я все еще помню этот твой запах, да и бедный пес чуть не озверел. Прям, как ты… в Гремице.

      Я коротко вскинула глаза, но Филипп стоял против солнца. Его силуэт до боли напомнил другой. Тот, что я раньше хранила в памяти, опасаясь потерять навсегда. Высокая черная фигура; фиолетово-белые прозрачные солнечные лучи.

      Папочка…

      – Да брось ты, – повторил он. – У тебя уже крыша едет от воздержания…

      – Ты меня бросил, помнишь? Твои подачки мне не нужны!

      Филипп рассмеялся.

      – Что мне еще остается? Твоя бабка едва не пустила нас с Ральфом по миру. Дядя Мартин пытается наклонить отца, в угоду этой же твоей бабке. И мой отец велит мне утихомирить тебя, пока не соберется с силами: настолько ты не в его вкусе.

      Не зная, как поступить, я ухватилась рукой за маленькую скользкую седельную луку.

      В другое время я в жизни не полезла бы на эту больную на всю голову лошадь, но оставаться рядом с Филиппом было невыносимо, а к Цезарю я боялась даже притронуться. Я резко сунула ногу в стремя, подтянулась и… брякнулась навзничь. На влажную от вечерней росы траву.