Флоренс Адлер плавает вечно. Рэйчел Бинленд

это невозможно. Мальчик прожил всего три недели, а законы говорили о тридцати днях. В тридцать дней по еврейским правилам он мог считаться человеком, по которому можно было бы проводить если не все, то многие ритуалы скорби, включая захоронение на еврейском кладбище и установку маленького памятника.

      Эстер не знала, где похоронили ребенка, и похоронили ли его вообще. Фанни умоляла ее узнать о судьбе младенца, но Эстер считала, что Фанни не нужно место для страданий. Ей нужен был другой ребенок, чтобы быстрее забыть о происшедшем. Айзек ведь думал так же?

      Когда отзвучал Эль Малеи Рахамим, ребе Леви снова обернулся к Джозефу:

      – Вы подготовили хеспед[11]?

      Джозеф начал было отвечать, но не смог вымолвить ни звука. Попытался снова.

      В этот раз он смог выдавить только:

      – Моя дочь была… – прежде чем его голос угас. Эстер чувствовала, как его ладонь дрожит в ее. Она обеими руками схватилась за нее и крепко сжала.

      – Попробуй снова, – прошептала она.

      Он задохнулся.

      – Я не могу.

      Ребе Леви предложил ей продолжить вместо мужа.

      – Эстер, вам есть что сказать?

      – Я не готова, – произнесла она и замолкла. Что можно было сказать? Каких слов было бы достаточно?

      – Я могу сказать что-нибудь, – отозвался Стюарт, выступая вперед. – Если это будет, – он с опаской взглянул на Эстер, – пристойно.

      Шокированная его бестактностью, Эстер не возразила, что и ребе Леви, и Стюарт посчитали за согласие.

      Стюарт кашлянул, затем прочистил горло.

      – Я, мм, думал, что Флоренс была потрясающей девушкой. Мы, мм, все так думали. – Его руки дрожали, и Эстер передернуло, когда он сложил предплечья на животе, а затем засунул ладони в карманы.

      – Она была красивой и умной, и такой веселой, что от ее шуток лопнуть можно было. Но что мне всегда особенно нравилось…

      – Достаточно, – прервала Эстер. Все мужчины обернулись к ней, шок на каждом из пяти лиц. – Я не могу это слушать.

      Джозеф отпустил ее руку.

      – Хотите, чтобы я продолжил? – спросил ребе.

      – Здесь совершенно нечего сказать. – Эстер посмотрела Стюарту в глаза. Его лицо полыхало. – Прости. Все, что ты сказал, конечно, правда. – И она начала рыдать.

      Вскоре Эйб и сын повернули лебедку и неровно опустили гроб на ремнях в землю. Ребе Леви взял ближайшую лопату, подошел к изножью могилы, где лежала горка рыхлой земли, и начал квура[12]. Горсть земли упала на гроб Флоренс с пугающим грохотом. Он передал лопату Айзеку, который из уважения к Джозефу отказался бросать на гроб землю вперед него. В руках Джозефа лопата выглядела такой тяжелой, что могла бы опрокинуть его. Эстер не заметила, как ее муж тоже постарел. Слезы лились из его глаз, когда он бросал землю в бездну – и снова, и снова. Наконец, на его лбу выступил пот, и он передал лопату ей. Эстер вытерла глаза и погладила деревянную ручку, нагретую руками Джозефа и отполированную годами использования. Металлический совок вонзился

11

Хеспед – поминальная речь в честь умершего (ивр.).

12

Квура – захоронение (ивр.).