Приданое для Анжелики. Франсуа Деко

что выпустили Годо!

      Мария-Анна опешила.

      – А при чем здесь Дантон? И какое отношение имеет какой-то там Годо к нашему долгу помочь другу семьи?

      – Самое прямое, – с досадой выдавил муж. – Годо – таможенник, вор. Мы его поймали за руку на краже пятисот тысяч ливров. Дантон уже выпустил его под обещание активной помощи следствию.

      Мария-Анна насторожилась.

      – Какому следствию?

      Антуан прикусил язык. Он явно сожалел, что поделился этой новостью, но и замолчать ее было уже невозможно.

      – Кое-кто в ассамблее спит и видит, как бы отправить бывших генеральных откупщиков на гильотину.

      Мария-Анна испугалась.

      – И папу?

      Муж на мгновение ушел в себя и тихо проронил:

      – И Жака, и меня – всех. В такой ситуации ходатайствовать за Адриана – поставить под удар и его.

      Мария-Анна похолодела. Антуан никогда не шутил с такими вещами. Гильотина в Париже не простаивает ни дня, а под лезвие попадают сплошь невиновные. Это она знала прекрасно.

      – Но как же так? Мой отец у Франции ни сантима не украл! А ты?! Ты же лучший знаток пороха в мире! С тобой нельзя так поступать!

      Дверь внизу хлопнула, и Антуан встрепенулся.

      – Вот и твой отец с нотариусом приехали.

      Нестерпимый, ледяной ужас пронизал Марию-Анну. Нотариуса редко вызывают на дом, разве что когда нужно закрепить последнюю волю умирающего.

      – Зачем с нотариусом? – мгновенно севшим голосом спросила она.

      Антуан посмотрел жене в глаза, покачал головой и бережно взял ее за руки.

      – Не бойся, Мария-Анна. Еще ничего не случилось. Ни-че-го. Просто мы должны предпринять разумные меры предосторожности.

      Дверь открылась, и на пороге возник Жак Польз, отец Марии-Анны, невысокий, плотный, резкий в движениях. Даже не старик – просто сильно зрелый мужчина.

      Этот умный, очень проницательный человек сразу все понял и спросил:

      – Ты что, все ей уже рассказал?

      Антуан нехотя кивнул. Конечно же, отец не проронил ни слова укора. Он не тратил свое драгоценное время на такие вещи, работал с человеком или расставался с ним.

      – Тогда приступим, – распорядился отец и поманил рукой юриста, робко протиснувшегося вслед за ним. – Всех прошу присесть.

      Мария вздохнула. Отец всегда был таким: решительным, жестким и даже бесцеремонным.

      Все присели за единственный стол, свободный от реторт и колбочек.

      – Мария-Анна! – Жак Польз повернулся к дочери. – Тебе предстоит стать одним из акционеров французской Ост-Индской компании.

      Она поджала губы, и отцу это не понравилось.

      – Не хмурься, Мария-Анна! Чем меньше денег на наших с Антуаном счетах, тем слабее будет интерес следствия к нам. А тебя не тронут.

      – Вы уверены, папа?

      Отец кивнул и заявил:

      – Все продумано. Ты получишь акции не из наших рук. Ну и кодекс чести. Никто не трогает членов семьи, если они не замешаны прямо.

      Мария-Анна вспыхнула.

      – У якобинцев нет кодекса чести.

      Отец