Секретный дьяк. Геннадий Прашкевич

несколько понизив голос, будто секрет:

      – Кузьма Петрович любит анисовую.

      Хотела добавить – как государь, но забоялась.

      – И индюшку неси! Индюшку взгрей! – крикнула. – Неси паштеты, грибки, яблоки моченые! Нюшка! – Укорила Ивана: – Это ты у нас путаешь девку. Она теперь смеется невпопад и в голове одни глупости. – И заговорила, заговорила, руки прижимая к грудям, ясно, без всяких обиняков показывая, что в их разговоре главное: – Вот земли, говоришь, расширять, а разве мало у нас земель? И в ту сторону лежат, и в эту, и в другую! К соседям под Москву съездить и то, подумай, сколько дён понадобится! Мыслимо ли иметь такую обширную страну?

      – Нельзя не расширять, – уже увереннее возразил Иван. У него даже плечи слегка расправились. – Страна живет, пока расширяется. Посмотрите, сколько указов издано государем в последние годы, и почти все о Сибири, о прииске новых землиц, о серебряных рудах. Да и души живые! В Сибири-то. Вы сами подумайте, матушка Елизавета Петровна, кому-то надо эти души спасать! Ведь пока не было в Сибири веры христианской, никто на всей той огромной земле от сотворения мира не слыхивал гласа псаломского.

      Теперь, когда девка Нюшка, глупо хихикая в ладошку, выставила на стол и анисовку, и померанцевую, Ивана пробило потом. От слабости, от собственного ничтожества, конечно. Незаметно перекрестился и сказал себе – все! Сейчас сниму ужасную тяжесть с сердца, и все! Ни глотка больше! Не надо мне теперь такого. Никаких этих наливок не надо, никакого винца. Только один глоток. Для общего здоровья. Но, конечно, большой глоток, на всякий случай поправил он себя. Единый не сокрушит.

      У него даже во рту пересохло.

      Больше никогда в жизни ни в один кабак ни ногой!

      Вообще ни в один! – твердо решил. Ни по каким праздникам!

      Сейчас сделаю один глоток и – все! Отныне жить буду тихо, ни в чем не обманывая добрую вдову. Это же хорошо тихо жить! – обрадовался он. Зима, к примеру. Снег упадет. Холод такой, что птички мерзнут на лету, разбиваются о дорогу, как стеклянные, а в деревянном дому соломенной вдовы Елизаветы Петровны тепло, изразцовые печи истоплены. При огне можно неспешно беседовать с доброй вдовой. О неукротимом маиоре Саплине, потерявшемся в ужасной Сибири, о разных чудных вещах, о знамениях божьих, о звездах с хвостами. А можно вслух читать книгу «Хронограф». Вдова любит, когда ей читают вслух. Добрая вдова живо представляет себе далекое. Ей читаешь, а она все как будто перед собой видит. Будто перед нею открываются пространства… Вот пробивается сквозь снега маиор верхом на олене, как на рогатом коне, и стрелы дикующих густо летят… О чем бы ни читал Иван, добрая вдова все приводила к неукротимому маиору…

      Один глоток, и – все!

      Начну новую жизнь – тихую, пристойную.

      В канцелярии думного дьяка много деревянных столов, шкапов, шкапчиков, полок; из всех тайных мест выброшу припрятанные шкалики, чтобы не было соблазнов. Или отдам те шкалики подьячим. В каждом шкапу теперь, как положено, буду хранить только маппы и книги.

      Даже жаром обдало от таких добрых