Секретный дьяк. Геннадий Прашкевич

на Ивана, будто он у них кису-суму с серебряными ефимками сманивал.

      – С Сибири, что ли?

      Десятник удивленно кивнул.

      Он был длинный, жилистый весь.

      – А не встречал ли там где неукротимого маиора Саплина?

      Десятник в упор посмотрел на Ивана, и зрачки у него расширились.

      – Сибирь велика. Там, где я ходил, маиоры не водятся. – И откровенно удивился, толкнул своего спутника в бок: – Ты глянь! Он же почти вылитый Шепелявый!

      И сразу потерял интерес к Ивану, принял, наверное, за ярыгу.

      Это Ивана обидело. Он хлебнул крепкого винца, пригнул голову, прислушался.

      Кажется, про остров теперь бубнил десятник. Про какую-то пищаль казенную. То ли потеряли они там пищаль, то ли украли. А потом спилили с пищали железный ствол и употребили как виноваренную посуду, потому как находились на совсем пустом острове. Может, сами высаживались, может, высаживали кого. До Ивана не сразу дошла разница – высаживались и высаживали. А ведь сам только что проводил такие же различия – открытие и отыскание. Главное, впрочем, уловил: где-то далеко-далеко в Акияне есть пустой остров, а на тот остров все равно ходят или ходили казаки. Может, высаживались, может, высаживали кого.

      Теперь уже Иван удивился: если, скажем, высаживали, то как? Силой, что ли? И заметил как бы про себя, но с таким расчетом, чтобы его услышали:

      – Ишь, высаживали… Душа-то, небось, живая, крещенная…

      Жилистый десятник сразу поднял голову. В его темных глазах, затуманенных крепким винцом, вспыхнул непонятный огонек, хмыкнув, он снова толкнул в бок приятеля: «Ну в точь Шепелявый!» И, будто сдерживая себя, будто понимая что-то важное, будто специально забывая об Иване, но тем самым, конечно, выказывая свое небрежение к нему, опустил голову, опять забубнил про свое. Вот вроде привезли в Санкт-Петербурх челобитную… Вроде как издалека привезли… Или хотели привезти… Попробуй разберись, если с площади беспрерывно виват несется.

      Да еще рядом ярыга вспыхнул. Глупый какой-то. Сидел на скамье побоку от десятника безвредно, пенник глотал, молчал, а потом сразу вспыхнул. Наверное, винцо внезапно зажглось внутри. Сидел ярыга, впрочем, в нательной рубашке, потому как верхнее платье уже пропил. Нос рулем, правый глаз совсем не видит того, что примечает левый. Должно быть, толковый смышленый человек, коли нос такой, не следовало бы с таким носом шум учинять, сидел бы спокойно, а вот нет, вспыхнул. Сразу весь, как сухая солома. Глупую голову задрал, весь напыжился, поглядывая на ближайших людишек то правым глазом, то левым. Ну как не случиться драке, если на тебя посматривают то одним, то другим глазом?

      А десятник рядом бубнил и бубнил. Какая-то челобитная… Какой-то Игнатий в смыках… Бубнил и бубнил: какой-то Яков на острову… Бубнил: того Якова, наверное, мохнатые убьют, а может, сам бросится в море… Пагаяро!

      – Маиора Саплина, спрашиваю, не встречал ли где в Сибири? – повторил, уже начиная сердиться, Иван.

      Вместо ответа ударила вдалеке пушка.

      Собственно, Иван