Секретный дьяк. Геннадий Прашкевич

лисицы красные. Только вот помню, батюшка, что некоторые соболи были без хвосты и Волотька так маменьке объяснял: камчадалы, среди коих побывал, по дикости своей собольи хвосты подмешивают в глину, чтобы, значит, горшки покрепче лепить, чтобы глину с шерстью вязало. Мы сильно дивились. А халат этот… Волотька говорил, что это из Апонии халат… Называл хирамоно… – Вдова покраснела, выговаривая трудное слово. – Говорил Волотька, что халат выменял у истинного апонца. То ли на серьгу выменял, то ли на деревянную ложку. Сейчас не помню.

      И спросила с любопытством:

      – Ишь, Апония. Далеко, наверное?

      – Да кто ж ее знает, матушка? Говорят, где-то на солнечном восходе, но туда никто пока не ходил, – ответил думный дьяк. – Может, пойдут, даст Бог. Многие ведь живут, не думая ни о чем таком, а государю интересно. Он сильно сейчас смотрит в сторону Апонии.

      Добавил загадочно:

      – Все узнаем…

      И добавил:

      – Помнишь, матушка, находился при Волотьке один агарянин – маленький, тощий человечек? С тем агарянином сам государь беседовал. Понимал, что вот пусть и маленький, а знает, наверное, путь в Апонию. А сейчас… – Вздохнул тяжело: – Сейчас все по новой надо начинать, матушка… Все по новой… Правда, сейчас всем наконец будет легче… – И так объяснил мысль: – Кончена война. Мир вечный.

      3

      Отставив витую серебряную рюмку, Матвеев исподлобья разглядывал охмелевшего, обмякшего Ивана.

      Слаб, слаб человек.

      Но думал Матвеев не об Иване, думал о Волотьке Атласове.

      Странен народец русский. Один слов, кроме как непристойных, никаких не знает, а другой от детства молчун. А третий, тот наоборот, пьет да веселится, трещит без умолку, нисколько не стыдясь содеянного. Маменька покойная насколько была строга, при ней молодые полковники криком шуметь стеснялись, а вот зверовидный анадырский прикащик Волотька Атласов сразу покорил покойницу. В силе был, белокур. Ходил на край земли, общался с дикующими, ел пищу скаредную. Где ему было набраться пристойных слов? Маменька – молодец, уши не затыкала, оказалась умнее всех. На Волотькины грешные слова, от которых другие падали в обморок, отвечала, смеясь: где ж мне, женщине бедной, понять такое? Зато и Волотька не сводил с нее глаз. По истинной дружбе не мало от своих богатств оставил Матвеевым.

      Думный дьяк пригубил рюмку. Он и тогда близко стоял к царю, способствовал Волотьке. Например, сразу осознал, что анадырский прикащик говорит о значительном. Когда снимали скаски с прикащика в Сибирском приказе, сразу осознал, что грубый, но широкий прикащик говорит о совсем особенном крае. Там, на Камчатке, куда Волотька водил своих казаков, и климат совсем другой – снежный, но теплый. Там рыбы другие, сытные, их из рек берут прямо руками. И горы как огненные стога, из них искры сыплются, дым идет. Совсем новый край, богатый, а потому нуждающийся в крепкой хозяйской руке. А то все воровать горазды. Пошлешь честного человека в богатое место, а он там как заболеет: все под себя гребет и жалуется беспрестанно,