Здесь мертвецы под сводом спят. Алан Брэдли

Я ясно выражаюсь?

      – Да, отец, – ответила Даффи.

      Воцарилось одно из тех де-люсовских молчаний, когда слышно, как древние камни Букшоу роняют пыль.

      – Вопросы есть?

      – Нет, отец, – в унисон ответили мы, и я с удивлением обнаружила, что была первой в этом хоре.

      Фели и Даффи восприняли его слова как сигнал к уходу и покинули гостиную настолько быстро, насколько позволяли правила приличия. Лена неторопливо отчалила следом за ними.

      Мы стояли и не шевелились. Отец и я. Я едва осмеливалась дышать. Что мне следовало сделать, что говорило мне сердце – это подбежать и прижаться к нему.

      Но, разумеется, я этого не сделала. По крайней мере, мне хватает деликатности избавить его от неловкости.

      Спустя некоторое время, видимо, из-за моего молчания он решил, что я уже ушла.

      Когда он отвернулся от окна, я увидела, что его глаза полны слез.

      Естественно, я не могла дать ему понять, что вижу его слезы. Притворяясь, что ничего не замечаю, я вышла из гостиной, сложив руки, будто участвую в процессии.

      Мне надо побыть в одиночестве.

      Неожиданно, первый раз в жизни я почувствовала себя узником из готических романов Даффи, которые обнаруживали себя со связанными руками и ногами в темнице на дне старого колодца, а вода поднималась.

      Единственное, что мне оставалось, – это вернуться в лабораторию и сделать что-нибудь конструктивное со стрихнином. Во «Всемирных новостях» недавно была статья об отравленном улье, и я рассчитывала приобщить к научным знаниям – не говоря уже об искусстве криминального расследования – кое-какие мои идеи по части возможностей отравления за завтраком.

      Я поднялась по ступенькам, выуживая ключ из кармана на ходу. Работая со смертельными ядами, лучше держать дверь на запоре.

      Я повернула ручку и вошла внутрь. На полу под солнечными лучами распростерлась Эсмеральда, моя курица породы орпингтон, вытянув шею, ноги и одно крыло, будто призывая на помощь. Полосы в пыли ясно демонстрировали, что она недавно тут металась туда-сюда.

      – Эсмеральда!

      Я бросилась к ней.

      Она не мигая смотрела на меня своими ничего не выражающими глазами.

      – Эсмеральда!

      Глаз моргнул.

      Эсмеральда мечтательно встала на ноги и хорошенько встряхнулась.

      Я схватила ее на руки, уткнулась лицом в мягкую грудку и расплакалась.

      – Ты дурочка! – сказала я ей сквозь перья. – Ты глупая гусыня! Ты меня до полусмерти напугала!

      Эсмеральда клюнула меня в рот, как она иногда делает, когда я кладу между губами просяные зернышки, чтобы ее угостить.

      – Как ты умудрилась сюда попасть? – спросила я, хотя и так уже знала ответ.

      Должно быть, Доггер принес ее в мою лабораторию, как он делает, когда она начинает мешать ему в оранжерее. А теперь, при мысли о Доггере, я вспомнила, как он однажды мне рассказал, что некоторые цыплята любят купаться в пыли и при этом ведут себя, как загипнотизированные. А пол определенно