Казачья Молодость. Владимир Молодых

к подвигу. Все верно. Эту пору упускать не следует. Она уходит безвозвратно. Это время надо пережить. А ведь тот кружок был политический по своей сути-то. Сегодня хорошая литература – уже сама по себе политическая. Власть боится умных книг, как и умных вообще, боясь потерять свой авторитет. Правители нынешние боятся потерять власть над народом, который они обобрали до нитки. Что они оставили народу спрашивал еще Радищев и сам же отвечал: «Воздух!». Народу осталось искать утешение в церкви в надежде получить манну небесную. Я не говорю о запрете Тургенева или Радищева. А тот же Герцен. Я встречал его в Англии. Кстати, у нас среди студентов тоже был кружок Добролюбова. А работа Писарева «Реалисты». Он был для нас учебником живой истории России. Хотя пора Романовых осталась недолгой – их песенка спета! А вот тогда кружок будет тебе ориентиром, когда другие будут тыкаться, как слепые котята. Ты же будешь политически зрелым.

      Однако меня тогда больше всего заинтересовала в дальнем правом углу за стеклом фигура индейца в полный рост на фоне тропического леса. Он с луком, стрела лежит, тетива натянута. И он весь в боевой позе. Это было куда интереснее, чем слова Бутина. А чуть в стороне – фигура старателя, он, склонившись над ручьем, моет старательским лотком золото в ручье. Мой интерес к этому заметил Бутин.

      – Да, раньше этой экспозиции здесь не было. Индеец охотиться за старателем, моющим золото. У нас тех, кто охотится на старателей – называют «подкотомочниками». Отчаянные, они караулят старателя на узких тропах тайги. Тайга большая, а тропа одна. И все сходятся на этой тропе. У нас подкотомочники стали чаще охотиться за спиртоносами-китайцами. Ты, говорит один из них другому, когда будешь стрелять, то мушку ствола веди под котомку – тогда будет наверняка. Вот отсюда и пошло – подкотомочник. Там был дикий запад, а у нас был дикий восток. И разницы в этих сторонах света нет. Только там был Джек Лондон – мы многое узнали о времени золотой лихорадки. У нас не было писателя, равного Лондону. Хотя что-то есть. Та же «Угрюм-река» Шишкова… Ты хочешь испытать состояние старательского фарта? – то подходи к столу – обратился Бутин ко мне.

      Я нерешительно, смущаясь от того, что мне оказано столько внимания, подошел к длинному столу с окном на север. Во всю длину стола лежала деревянная колода, дно которой было выложено резиновым матом. Колода лежит под уклоном.

      – Сыпь в бункер мешочек с песком, – командует хозяин.

      Я все сделал, как мне было велено. По колоде устремился поток воды, размывая песок. Легкие песчинки уносятся водой, а тяжелые пластинки золота остаются. Попадались самородки размером с крупную фасоль. Всех потянуло взглянуть на это чудо-прибор. У всех вызвало восторг то, что так просто можно намыть золото.

      – Яков, подставь ладонь в конце колоды.– Он приподнял мат – и мне в ладонь упало тяжелое невзрачное на вид золото.

      – Это тебе ко дню твоего рождения, Яков. Ты этого заслужил, – проговорил весело