Люба Украина. Долгий путь к себе. Владислав Бахревский

посмотрел на Нечая и улыбнулся:

      – Данила! Мы прогнали корсунцев – врасплох их застали. Мы побили Чигиринский полк – братья-казаки не захотели нас побить. Бог даст, побьем самого Потоцкого. Уж он-то нас миловать не станет, и не мы на него, он на нас нападет первым. Только ведь война на том не кончится, – голос Богдана зазвенел металлом. – Чтобы добыть свободу Украине, надо насмерть уложить Речь Посполитую! Государь на государя в одиночку не пойдет, пойдет в союзе с другим государем.

      Кривонос не мигая глядел на Хмельницкого, наматывая на корявый палец оселедец.

      – Не пойму тебя, Богдан. То ты королю собираешься служить верой и правдой, то Речь Посполитую хочешь под корень рубануть. А ее, ведьму, под корень нужно! И с поля вон. Разъелась на чужой крови, как клещ.

      Хмельницкий смутился вдруг:

      – Ты, Кривонос, веришь мне только вполовину. Смотри, – показал на дрова у печи, – тростник, краснотал, тополь, засохшая яблоня – всяк горит по-своему, но огонь-то будет один. Казакам нужны Бог да воля, а горожанам воля хуже волка. Им подавай Магдебургское право, крестьяне в надеждах своих уповают на доброго короля… И без дружбы хана нам тоже не обойтись. Он как нож в спину.

      – Пора тебе булаву брать в руки! – сказал Кривонос.

      – Это как войско решит, к кошевому поляки зачастили.

      – Так что же нам делать-то, скажи? – Голубые глаза Данилы Нечая пылали отвагой и полным непониманием затеявшегося разговора.

      – Дела нужно делать обыкновенные. Учить людей воевать – раз! Строить укрепления – два! Добывать и накапливать припасы – три! Скоро зиме конец. Сразу после распутицы люди к нам валом пойдут.

      5

      Влажный мартовский ветер гнал февральские холода на север, но зима брала свое ночами. Вымораживала воду в лужах, сыпала снегом, тянулась к оттаявшим дорогам длинными косицами поземки.

      Богдан с Тимошем на лошадях ехали в глубь острова.

      – Покажи, где в тебя стреляли? – попросил Богдан.

      – Отсюда недалеко. – Тимош повернул коня в лес.

      – Ты меня, вижу, спросить о чем-то хочешь. Спрашивай.

      Тимош быстро глянул отцу в глаза:

      – Ты вправду на Дон собрался?

      – Одному Богу известны наши пути, – сказал Богдан. – Тяжело у меня на сердце, Тимош. Наше спасение ныне в том, что весна, слава богу, не торопится. В распутицу воевать невозможно. Потоцкий поневоле вынужден терпеть нас. Войска он пошлет на Сечь сразу, как установится погода. Торопко нам надо жить!

      Лошади шли бок о бок. Чавкала под копытами разбухшая от влаги земля.

      – Вон! Желтую осыпь видишь? – показал Тимош отцу.

      Богдан натянул повод, долго смотрел на то место, где по счастливой случайности остался в живых его старший сын. Посмотрел на Тимоша: шею усыпали прыщи – созревает хлопец.

      – Ты мой единственный друг, сынок! – сказал Хмельницкий и улыбнулся спокойной улыбкой. – Самому себе в том не могу признаться, а тебе скажу. Все у нас будет хорошо.

      Легко