Гостья. Симона де Бовуар

членов своей семьи никогда не принимают всерьез, надо, чтобы он увидел мои рисунки, не зная, что они мои. У меня нет общественного лица. Смешно, им всегда требуется пускать пыль в глаза. Если бы Пьер не обращался со мной, как с не заслуживающей внимания сестренкой, я могла бы предстать перед Клодом вроде кого-то важного и опасного.

      Хорошо знакомый голос заставил Элизабет вздрогнуть.

      – Кальпурния, когда начнет Антоний бег священный, встань прямо на пути его…[2]

      Пьер и правда потрясающе выглядел в роли Юлия Цезаря, о его игре можно было сказать многое.

      «Это самый великий актер эпохи», – подумала Элизабет.

      На сцену вбежал Гимьо, и она посмотрела на него не без опаски: во время репетиции он два раза опрокидывал бюст Цезаря. Гимьо стремительно пересек площадь и обежал вокруг бюста, не задев его, в руке он держал кнут, сам был почти нагой, лишь шелковые плавки прикрывали его чресла.

      «Он чертовски здорово сложен», – сказала себе Элизабет, не сумев взволновать себя. Прелестно было заниматься с ним любовью, но когда все кончалось, об этом больше не вспоминалось, легкость необыкновенная; Клод…

      «Я переутомилась, – подумала она, – я не могу сосредоточиться».

      Она заставила себя смотреть на сцену. Канзетти была красивой с этой густой челкой на лбу. Гимьо уверяет, что Пьер не слишком-то ею теперь озабочен и что она обхаживает Тедеско; я не знаю, они никогда ничего мне не говорят. Она внимательно посмотрела на Франсуазу, чье лицо после поднятия занавеса оставалось неподвижно, глаза были прикованы к Пьеру. Какой суровый у нее профиль! Увидеть бы ее в любви, в нежности, однако и тогда она была способна хранить этот олимпийский вид. Ей повезло, она может так погружаться в настоящий момент, всем этим людям везет. Элизабет почувствовала себя потерянной среди этой покорной публики, позволявшей наполнять себя образами и словами. В нее же ничего не проникало, спектакля не существовало, были только медленно сочившиеся минуты; день прошел в ожидании этих часов, и эти часы стекали в пустоту, становясь, в свою очередь, всего лишь ожиданием. Элизабет знала, что, когда Клод окажется перед ней, она опять будет ждать, будет ждать обещания, угрозы, которая окрасит надеждой или ужасом завтрашнее ожидание. Это был бесцельный бег, их бесконечно отбрасывало в будущее, но как только оно становилось настоящим, приходилось снова бежать; пока Сюзанна остается женой Клода, настоящее будет недосягаемым.

      Раздались аплодисменты. Франсуаза встала, щеки ее слегка покраснели.

      – Тедеско не дрогнул, все прошло, – в волнении сказала она. – Пойду к Пьеру, будь любезна, приходи в следующем антракте, в этом нас совсем затормошат.

      Элизабет тоже поднялась.

      – Мы можем пойти в коридоры, – сказала она Ксавьер. – Услышим впечатления людей, это интересно.

      Ксавьер послушно последовала за ней. «Что же все-таки я смогу ей сказать?» – задавалась вопросом Элизабет. Ксавьер не вызывала у нее симпатии.

      – Сигарету?

      – Спасибо, –

2

Уильям Шекспир. Юлий Цезарь.