Красное каление. Том второй. Может крылья сложишь. Сергей Николаевич Галикин

подвигом фронтовой сестры милосердия Риммы Ивановой и теперь  укрылись от красных, забившись в этот спасительный подвал.

      Наталья, старшая из сестер, крепко ухватив Ольгу за запястья,  помогла протиснуться сквозь узкое окошко и, едва та очутилась внутри, старым прожженным одеялом тут же наглухо закрыла проем. В полной темноте все трое, тесно прижавшись друг к дружке, с тревогой прислушивались к вроде бы удаляющемуся грохоту боя.

      Ольга, с трудом переводя дыхание, собралась с мыслями и вдруг сообразила, что в «Браунинге» больше нет патронов! Два последних она только что истратила на красноармейца, четыре предыдущих получасом ранее, когда вместе с пулеметным расчетом, оставленным для прикрытия санчасти, отбивалась от наседающей пехоты врага. От сознания своей полной беззащитности ей стало не по себе.

      Она пожалела, что впопыхах не забрала винтовку от  убитого ею красноармейца.

      Ксения, младшая из сестер, вдруг пронзительно вскрикнула и зарыдала: огромная подвальная крыса тяжело прошмыгнула по ее ногам.

      И в тот же миг сильный удар прикладом винтовки сотряс их убежище, деревянная дверь пристройки  широко распахнулась и яркий луч дневного света  предательски выхватил из темноты их всех троих.

         … -Што тама? Беляки? Раненые? Тифозные?.. Што ты встал, как пень! Кончай всех р-р-азом!.., -раздался откуда-то сверху и извне грубый охрипший бас.

      Тот, что стоял в проеме двери опустил карабин и, повернув голову, тонким молоденьким голосом крикнул назад:

      -Тут тово… Энти… Сестры…

      -Кому и кобыла – сестра, – сердито проворчал тот же низкий бас, приближаясь. Ольга в отчаянии тихо застонала и сжала кулаки. Ребенок в животе опять легонько перекатился и стих.

      В проеме двери в клубах морозного пара показалось широкое, заросшее рыжей щетиной и красное от мороза лицо в черной каракулевой папахе. Пытливо, по-хозяйски осмотревши с порога всех троих , он неспешно вложил револьвер в кобуру и стал спускаться вниз, хитровато ухмыляясь и приглаживая пышные усы:

      -А я ить… Э-хе-хе-хе… А я ить, -довольно шмыгая носом возбужденно заговорил он, -и говорю ноне утречком начдиву… Говорю ему, што тута…, где-то тута их санчасть должна кошеваться… Хе-хе-хе…,– он неожиданно громко хлопнул ладонью о ладонь, картинно развел их широко в стороны, приседая и выпятив грудь, -э-эх!! А вот и ба-а-арыш-ни… Ин-сти… ту-точ-ки. Сладкие вы мои-и-и… Ягод-ки… Шевяков! – вдруг стальным голосом крикнул он наверх, тому, молодому, не поворачивая головы, -давай их в хутор…, сдашь их Терещенке, скажешь, што мои, мол. И… смот-р-р-и мне ! Упустишь – убью!..  Скажи Зинке, штоб как следовает обыскала их… А то мало ли… што. Всякие попадаются!.. Ну и…, -он уже голосом помягче добавил бойцу, -накормить, обмыть-подмыть, сам знаешь, эхе-хе-хе… К вечеру понадобятся.

              Высокорослая рябая деваха, одетая в черный матросский теплый бушлат поверх затрепанной юбки из шинельного сукна, что-то сердито ворча, затоптавши окурок в снег, грубо втолкнула