Модэ (сборник). Владислав Пасечник

молча поднялся и встал против них. Фигура его в неподвижности своей обозначала угрозу.

      – Ты нас извини, добрый человек, – тихо сказал Ашпокай. – Они проголодались просто.

      Сам он проглотил уже третий кусок лепешки.

      – Ариманово семя! – покачал головой ашаван. – Ради Ардви я вас оставлю при себе. Ради нее только!

      – А кто такая эта Ардви? – тихо спросил Сошу Ашпокай.

      – Отстань. Мне откуда знать? – буркнул Соша. – Но если этот бактриец еще раз назовет меня «Ариманово семя», я ему бороду отрежу… и нос, и уши обкорнаю! Дождется у меня…

      «Ардви…» – Ашпокай вспомнил рассказы деда своего о речной богине, которой молились в прежние времена. «Где же курган этой богини?» – спрашивал маленький Ашпокай. «Нет такого кургана, – отвечал старик. – Не на этой земле».

      Вечером ашаван наказал всех троих за дерзкие слова. Каждому дал он пустые мехи и велел натаскать из ручья воды. При этом обозвал всех троих «Ариманово семя», но Соша своего обещания не исполнил – только покраснел и засопел сердито.

      Ашпокай первым дошел до каменистого бережка. Холодная вода бежала по замшелым темным камням. Но Ашпокай не сделал ни одного глотка. Он погрузил мехи в воду и держал, пока они не отяжелели. Потом он поднял их и… увидел, как тонкими струйками бежит во все стороны вода. Проклятый бактриец дал ему худые мехи!

      И тут же Ашпокай услышал сдавленный стон Соши – у него вода выбежала вся разом.

      Делать нечего – пришлось возвращаться с пустыми мехами. Но бактриец уже ждал их с черной конской плетью в руке.

      – Я еще не напился воды! – крикнул он мальчикам издалека. – Принесите мне полные мехи!

      Солнце зашло, когда мальчики кое-как донесли до проклятого бактрийца воду. У Ашпокая мехи были полны наполовину, у Соши и Инисмея – и того меньше.

      – Хорошо… пусть так, – вздохнул ашаван. – Вылейте теперь все на землю.

      Мальчики переглянулись. Лицо Инисмея исказилось яростью.

      – Вы сейчас как дырявые мехи, – говорил бактриец, – что в вас ни вольешь, все вытекает на землю. И вода в таких мехах уже не чиста. Злой дух ходит среди вас, пропащие люди. – И он щелкнул по воздуху хлыстом.

      С той поры ни Соша, ни Инисмей не говорили бактрийцу ни слова поперек. Они ели, что он ел, и стояли на коленях, когда он молился.

      Бактриец жил на самом краю степи, на древней песчаной дюне, с одного склона поросшей частой березовой рощей, с другой – светлым сосновым лесом. Мальчики спали в длинном срубе по соседству с овечьим загоном. Утром, верхом на конях, они сгоняли овец к подножью холма, а вечером загоняли обратно. С ними всегда был пес – чужой, не степной масти, с двумя черными пятнами на лбу. Бактриец говорил, что такие собаки называются «пасуш-хурва» и что в родной его стране к ним во всем относятся, как к людям. Тому, кто обидит пасуш-хурву, не избежать плетей. Ашпокаю пес ашавана казался после этих рассказов кем-то значительным, вроде мудрого старика или умелого зверолова. Инисмей и Соша, кажется, не обращали на него особого внимания. Ашпокай