Модэ (сборник). Владислав Пасечник

юноша? – спросил Чию раздраженно.

      – Я буду слушать, – ответил Модэ со смиренным видом, но в голосе его опять проскользнул смешок.

      «Господин задумал какую-то новую игру, – стиснув зубы от злости, подумал Курганник. – Это и смешно, и дико – он сидит перед оборванцем, как послушный юнец. Кажется, оборванец вот-вот возьмется за розги и отхлещет его».

      – Я рассказал тебе о пяти слабостях, которые навлекут на полководца беду. Избегай их, ищи их в своих врагах.

      – Это не имеет смысла! – голос Модэ дрожал от негодования. – Ты обещал научить меня силе письма.

      – Это нелегко, – говорил Чию, тоже раздраженно. – Имей терпение. Ну вот, ты опять сломал палочку для письма!

      Курганник замер, прислушиваясь. Ему не нравилось, что Модэ забросил охоту и гуляния. Ему не нравилось, что царевич так часто бывает наедине с этим бродягой. Однажды Курганник слышал, как нестарый старик говорил Модэ: «Зачем тебе эти двенадцать? Прогони их от себя». – «Они нужны, – отвечал Модэ. – Ты ведь и не знаешь, зачем они». – «Знаю, – сказал нестарый старик Чию. – Ты замыслил плохое против своего отца». – «Молчи! Молчи! – шипел Модэ, и Курганник никогда не слышал такой тревоги в его голосе. – Молчи, или я умру!»

      С той поры Курганник останавливался у входа в шатер, прежде чем войти. Он не подслушивал, нет, – он только слышал то, что приходилось слышать. И тревожили теперь его странные думы, да еще ныло что-то в груди, – убийца осторожно прислушивался к новому, неведомому чувству под ребрами, там, где было его темное, жадное до чужой жизни нутро. Он, кажется, был людоедом, но боялись его не поэтому. Безусым юнцом он уже звался Курганником. Черной сажей жрецы-старики накололи на спине его татуировку – могильного ястреба, расправившего крылья, накололи и сказали: это – твоя душа. Они ошиблись тогда: не было у Курганника никакой души. Говорили, будто и тень он не отбрасывает, а ведь тень – все едино, что душа. Его боялись, как боятся малые дети страшной сказки, как боится путник в горах обвала, а пастух в степи – волчьей стаи. Курганник глядел на мир, как глядит пустыми орбитами череп, а его ободранный, безгубый рот скалился окостеневшей улыбкой.

      Говорил Курганник тихо, почти беззвучно, но все слышали его слова. Всегда он смотрел, словно против солнца, – щуря выцветшие глаза, отчего выступали его начерно сгоревшие скулы. Он носил широкий плащ из серого войлока, и на скаку плащ этот, словно крылья, хлопал за его спиной, а под ним тускло блестел красный от киновари панцирь с кожаным воротником. Воротник скрывал мясистую шею и рот Курганника, съеденные губы и острые, как у степного духа, зубы.

      Вот и теперь остановился Курганник, опустил полог шатра и ждал. Модэ, однако, учуял его присутствие и крикнул, чтобы он вошел.

      – Да, господин, – Курганник поклонился темнику, не взглянув даже на Чию.

      – Ты обещал приторочить к моему седлу призрака, что разъезжает на туре, – сказал Модэ. – Где же он?

      – Я достал его одной из моих стрел, – глухо отозвался Курганник. – От них нет спасения.

      – Смотри