Сыны Сибири. Рассказ первый. Лин Яровой

смерти под юбкой.

      Друг медленно поднял руку. Раскрыв рот, показал на луну.

      – А это…

      – Пальцами-то не тыкай. Соблюдай приличия. Настоящий джентльмен не будет касаться женщины на глазах у друзей. Слишком нежный момент. Слишком интимный.

      – Кхм… Даже как-то неловко.

      – Ты ещё и кулаком ей грозил.

      Макс театрально схватился за сердце. Потом вскочил, вытянулся по струнке и, глядя на луну, поклонился до земли.

      – Молю о прощении, царица. Верный рыцарь потерял голову.

      Я кашлянул в кулак.

      – Аккуратнее с формулировками. Она может воспринять это как желание. А потом исполнить буквально. Думай, что просишь.

      – Говоришь так, будто близко с ней знаком.

      – Я же писатель.

      Макс хмыкнул и присел обратно. Поскреб щетину на подбородке. Затем поднял палец, решаясь что-то сказать, но, промучившись с минуту, сумел лишь выдохнуть:

      – Блядь… слова, как дети. Разбегаются во все стороны, хрен уследишь.

      – Потому что привычки нет, – усмехнулся я, выпустив облачко табачного дыма. – Будешь чаще с ней танцевать – научишься.

      – С кем танцевать?

      – С Ней, – указал я огоньком сигареты в темноту.

      Макс покачал головой и тоже закурил. Переключил музыку на более спокойную, а потом спросил:

      – Признайся, Лин, когда о ней думаешь, тоже бывшую представляешь?

      Я улыбнулся краешками губ. Вспомнил непослушные чёрные волосы. Лукавый взгляд. Снисходительную усмешку.

      – Это ещё у Бродского было. «Абсурд и враньё: череп, скелет, коса. Смерть придёт, у неё будут твои глаза». Как-то так, вроде…

      – Старый кошатник сёк фишку.

      – Он же поэт.

      Макс тихо выругался. Встал с земли и принялся нарезать круги по камням, цепляя их бахромой шерстяного пледа.

      – Куда не плюнь – всё в творца попадёшь. Один писатель, другой поэт, третий вообще Бог… Ну хорошо, – сказал друг, кивнув даже не мне, а собственным мыслям. – Допустим, пойду я по твоему пути, Яровой. Займусь ремеслом и тоже начну работать со словом. Подамся в стендап, например…

      – Давно пора, Макс. Давно.

      – Погоди, не сбивай. Дай довязать.

      Он тряхнул ладонью, в которой держал сигарету, и оранжевые искры посыпались на землю, как бенгальские огоньки. На миг мне показалось, что друг сделал это намеренно.

      – Вот, представим, выхожу я на сцену, – продолжал он, – и как давай вываливать всю эту ворожбу людям на головы. Даже куда-там на головы! Прям в головы! Мать честная, звучит уже как изнасилование, а я ведь хочу, чтоб меня ещё и любили за это, правильно?

      – В идеале – да.

      – Ну допустим, случилось. Сделал я то, о чём ты вечно талдычишь. Обрёл инструмент. Стал работать с языком как положено…

      – Извини, что сбиваю, но ты снова плутаешь, Макс. Фокус не в том, чтобы найти инструмент. Фокус – самому стать инструментом. Воплотиться через дело, улавливаешь? Так, чтобы на твоём гробу стендап читали и в моменте тебя увидели.

      – Да понимаю я! – взмахнул рукой друг, вновь выбив огненный фонтанчик из