Обручник. Книга первая. Изверец. Евгений Кулькин

друга Давида Сулиашвили:

      – Что это было?

      – О чем ты говоришь? – в свою очередь поинтересовался тот, и Сосо понял, что Давид ничего не видел. Значит, птица пригрезилась только ему одному. И в дальнейшем, видимо, он будет зреть больше, чем остальные, потому как именно нынче, возле училища, куда он завтра переступит порог, ощутил свою исключительность, а может, даже предназначение. И неведомое до этого чувство неожиданно перехватило дыхание, и он притворным голосом спросил у Давида:

      – Ты очень хочешь стать попом?

      Обычно на любое обращение к нему, Сулиашвили отвечал с буревой развязностью, на этот же раз он тихо ответил:

      – У меня сосед – русский отставной солдат-калека ругается совсем потешно: «Так твою жизнь!»

      – Ну и что? – напорно уточнил Сосо.

      – Он считает жизнь бранным явлением нашего бытия.

      – Почему?

      – Из-за унижения, которое она чинит.

      – Ну и в чем же оно заключается?

      – В нашей бедности. Даже беспомощности. Ты посмотри…

      Он осекся.

      – А евреи – процветают, – продолжил он через паузу, в которую вместились два вздоха и длительный, этакий затяжной, кашель. – Они унижают нас своим вниманием. Подачками. И вообще всем тем, что от них нисходит.

      – Это тебе все калека тот наговорил? – спросил Сосо, зная, что Давид далеко не из бедной семьи.

      Но откуда та самая клювастая птица, какую не видел Сулиашвили, который научился ругаться «Так твою жизнь!»? И вдруг он словно живого увидел Учителя, впервые – мысленно – произнеся его предназначение с большой буквы. Именно он говорил Сосо, что каждому человеку на земле соответствует другая какая-либо живность, растение и даже букашка.

      «Когда я говорю с людьми ограниченными, – вспоминал Учитель, – то слышу, как во что-то неведомое вгрызается крыса. Этак оголтело изводит что-либо, чтобы показать свою неостановимую суть. И у тех людей тоже крысиный вид и, наверно, соответствующие облику мысли и чувства».

      Сосо еще не научился воспринимать что-либо как-то особенно категорично. Даже то, что писано в Книге Книг. А в одном месте уста его вскипели, чтобы поспорить с самим Иоаном, где тот говорит: «Истинно, истинно говорю вам: слушающий слово Моё и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь». Ну, раз «слушающий Его» имеет вечную жизнь и неподсуден, то какой смысл утеснять себя доказательствами, что веришь? Ведь заранее понятно, что он «перешел от смерти в жизнь».

      Когда он об этом сказал матери, Кэтэ подтащила его к иконам, полугрохнула на колени и повелела:

      – Молись! Это грех взнуздал тебя своими удилами!

      Откуда она услыхала про эти удила, Сосо понятия не имел, но в ее устах это звучало так, словно она была некой наездницей, только что спешившейся с коня.

      Он чуть омутнил взор и совсем было собрался вспомнить одну из молитв, когда бросил взор на киот и увидел новую икону. На ней был изображен бородатый старец, приникший к смуглявому младенцу, в руке у которого был некий свиток.

      Сосо ранее не видел этой иконы в доме. И чуть было не спросил