Прах херувимов. Евгения Райнеш

становились ватными. Голос парализовал, словно пытался набросить издалека мягкое, но беспощадное лассо, обвивал тугим коконом, стреножил. Сквозь сопротивление собственного тела, которое замирало от ужаса, отказывалось слушаться, Ларик опять рвался неизвестно куда, только бы подальше от этого жуткого голоса.

      – Буль, буль, буль, кораки, шмаки,

      Засвистят с вершины раки

      Дерзкий свист залихватски и весело ударил в затылок, чуть не сбил с ног. Словно кто-то попал в голову тяжёлой веткой. Ларик покачнулся, но устоял. И бросился дальше. Этот бег растянулся, кажется, на целую вечность.

      Рывок. Сопротивление. Ещё рывок. Ноги не слушаются. Опять рывок. Пробуксовка.

      Трава, сквозь заросли которой стремился уйти от погони Ларик, на глазах чернела. Умирало всё живое от смердящего дыхания этого нечто. Оно ползло, шипя и грохоча. Ломало огромные деревья, выворачивала непокорных с корнями, сметало всё на своём пути.

      – Ноки, роки, риглез, руди

      Не услышат криков люди

      Мастер и не думал кричать, осознавая безнадёжность любых призывов о помощи. Этот мир пуст и безлюден, как в самом начале времён. Один маленький человек и огромное нечто, зачем-то преследующее его.

      Нога зацепилась за стремительно умирающую траву. Ларик попытался удержаться, хватаясь за воздух, но колени предательски ослабли, и он рухнул на землю, прямо в горячую золу, которой покрывалось всё, что до этого цвело и благоухало. Взметнувшийся пепел упал на него, сразу запершило в горле, слезами разъело глаза. Чёрными грязными руками Ларик схватился за лицо, пытаясь вернуть нормальное зрение, надавил пальцами на тут же закрывшиеся веки.

      – Это будет наш экстаз

      Эус, бэус, дэус – батц!

      Сквозь пелену пепла медленно проявлялся мир. Перед Лариком, который одной рукой тёр глаза, а другой погрузился в золу, смутно обрисовалась небольшая скрюченная фигура. То, что непонятно каким образом возникло перед упавшим Лариком, преграждало ему единственную дорогу к маловероятному, но спасению. И оно тоже было чудовищным, хотя и зримым. Существо, скорченное под тяжёлым и выгнутым панцирем черепахи и торчащими в разные стороны лапами лягушки. На месте носа выступал острый загнутый клюв.

      ОНО пронзительно вытаращило на Ларика круглые, обиженные глаза и проквакало:

      – Ты не должен был убегать от родителей! Плохой, плохой, ужасный мальчишка! Ты должен быть наказан. Я с удовольствием накажу тебя, Мошка!

      Ларик, все ещё боясь оглянуться, прислушался. Шипящая песня доносилась издалека, но не прекращалась. Выхода у него нет. Придётся бороться с этим омерзительным существом. Из-под панциря разметались редкие мокрые пряди, с них стекала вода, мешаясь с пеплом и золой. Чудовище прочитало в глазах у человека решимость и утробно захмыкало, причмокивая после каждого слова:

      – Давай, давай! Только дотронься до меня, и я вырву твои внутренности, гадкий мальчишка! Ах, как сейчас выпью всю твою кровь. И, поверь мне, лучше я, чем Ползень. Ты же не хочешь стать его обедом? Тогда иди ко мне!

      Птице-черепаха