Прах херувимов. Евгения Райнеш

топора. Единственно реальным в этом странном хаосе обрывков сна, смутных тяжёлых предчувствий, песне, колотившейся о его бедный разум, и непонятных звуков в саду.

      Что-то пробежало под окнами, всё так же странно хихикая, затем тяжело поволоклось по земле, словно тащили мешок с перегнившей картошкой, мягкой и уже расползающейся в слизь. Следом наступила абсолютная тишина, а через минуту зашуршали листья, будто некто карабкался на дерево. Одновременно за дверью раздались странные шаги: вкрадчивые и в то же время тяжёлые. Грузный, неповоротливый монстр пытался пройти на цыпочках.

      Клацнул металлический предмет, по звуку это напоминало раскрывающиеся садовые ножницы на тугих пружинах. Сразу с этим клацаньем, заскрежетавшим из сада, что-то дёрнулось и упало, покатилось, подскакивая на половицах, в отделённой части дома, где располагался салон–мастерская.

      «Только не это», – судорожно подумал мастер. Он попытался встать, чтобы проверить салон, но иррациональный страх сковал его, обездвижил безволием.

      От калитки донёсся уже совершенно явно скрип нагло вламывающегося тела. Оно протопало к веранде. Судя по шлепку, споткнулось, затем раздался глухой удар и крик.

      Вернее, чудовище сначала пискнуло, затем взвизгнуло, а через секунду заорало благим матом. Ларик, услышав в голосе монстра подозрительно знакомые, а где-то даже родные нотки, передумал немедленно пристукнуть это нечто топором, и сначала осторожно выглянул в окно. Как бы он ни был испуган, благоразумие подсказало: лучше сначала удостовериться, что пострадает именно тот, кто надо.

      Под распахнутыми наружу створками бултыхалась костлявая масса, запутавшаяся в пледе, накануне постиранном и секунду назад мирно сохнувшем на верёвке. Очертания фигуры под идущим рванными волнами пледом, как и голос, глухо доносящийся из-под мягкой материи, всё больше что-то напоминали. А когда плед от копошащихся рывков слетел совсем, луна вышла из-за туч. И мастер увидел голову, отливающую мертвенно-синим.

      – Яська, твою ж мать! Мальвина грёбанная!

      В один прыжок он преодолел расстояние от окна до входной двери, моментально разобрал баррикаду из стульев и выскочил на веранду. Подлетев к сидящей на земле девушке, он помог ей подняться и отряхнуться, приговаривая:

      – Извини, извини…

      Через минуту, убедившись, что с Яськой все в относительном порядке, он насупил брови и строго спросил:

      – А что ты тут делаешь в такой час вообще-то?

      – Мне не спалось, – обиженно протянула девушка и громко икнула. – Я думала про аллергию на тату краски. Думала про руны. Думала про этого диетолога, утонувшего в глотке воды. Думала про тебя. Аида шляется где-то, я в доме одна. Ноги меня сами привели сюда.

      – Слушай, а ты вовсе не приличная девица, – засмеялся Ларик, на самом деле абсолютно счастливый, что рядом с ним такая тёплая, живая и бестолковая Яська. Тем более что луна, спасительно осветив на минуту опознавательную голубую макушку Яськи, опять скрылась за тучами, озабоченная