Аквариум. Анастасия Агеенкова

что поют на ночь, чтобы видеть красивые сны, а не рёв невиданных тварей, что нагоняют кошмары, от которых просыпаешься в холодном поту. Сейчас океан не пугает его – он дарует покой в своих чёрных водах. И не только ему. Им троим, тем, кто может погрузиться в его объятия без страха, те, для кого погружение в его воды смывает усталость и приносит умиротворение; тех, кому нравится качаться на волнах в беспросветной тьме по несколько часов; именно те двое, что живут в его мире. В его мраке настоящая утопия. Там есть всё и нет ничего – пустота, что является полным спокойствием.

      На станции нет ограничений, нет дня и ночи, и когда Зик просыпается, то на стенах белым светом тускло горят лампы. Он вслушивается в ровное дыхание по двум сторонам от себя; ощущает чужое тепло. Белла и Бад ещё спят по двум сторонам от него. У них на шеях жетоны, на которых играют бледные блики. Зик никогда не спрашивал, чем они занимались до того, как попали сюда. Океан сблизил их в извращённой манере: отдалил от всех – внешнего мира и остального персонала – и соединил во что-то большее, что нельзя описать словами. Связь крепкая и нерушимая. Они были первыми, кто указал ему не прятаться от океана и выдуманного страха перед ним. Первыми, кто вторгся в его личное пространство. Они стали не просто коллегами, друзьями или возлюбленными: больше чем коллегами, лучше чем друзьями, ближе чем возлюбленными, крепче чем семьёй. Зик никогда не думал, зачем он им нужен и зачем они ему. Такого вопроса не возникает даже в мыслях. Их трое – и так должно быть.

      Зик долго смотрит в иллюминатор на свет далёких фонарей и тварей, что едва различимы во тьме. Их длинные гибкие тела вьются во мраке, который коверкает их силуэты до неузнаваемости: они становятся больше и уродливей, принимают облик неизведанных существ. Динамик на стене хрипит, потом шипит, но сквозь помехи он различает своё имя. Капитан – тот, кто начал показывать себя неделю назад, – вызывает к себе, но это не удивляет – он каждый день вызывает к себе одного из членов экипажа. Не были у него в гостях только трое – Бад, Белла и он. Зик не откладывает посещение. Это, наверное, первый и последний раз, когда капитан решает проявить себя в своей роли. Зик не помнит, как его зовут. Не знает, сколько ему лет. Едва ли помнит его лицо. Единственное, что он помнит, – что тот спустился на станцию вместе с ними и первое время бывал рядом, говорил, шутил, никогда не приказывал. Образ капитан стёртый, непонятный. Он остался для Зика лишь одним из членов экипажа, что не высовываются из своих нор; затерялся среди тех людей, что живут в других мирах.

      – Шесть месяцев, – говорит тот, когда Зик переступает порог его каюты-кабинета, и кивает на кресло, разрешая сесть.

      – Что?

      На стенах картины: рассветы и закаты над городами и лесами. Стол захламлён сотней папок, где названия намеренно зачёркнуты. Зик старается не смотреть на лицо капитана – начало разговора уже ему не понравилось.

      – Шесть месяцев срок пребывания тут. Конец смены. – Капитан добро смеётся. –