Аквариум. Анастасия Агеенкова

слов. Его не было три часа. Три часа! Зик мысленно кричит ему – что ты делал там три часа? Тот разворачивается к нему и открыто усмехается.

      – Я – живой. Даже живее всех живых, – говорит, – а ты?

      Бад смотрит ему в глаза ещё несколько секунд – и там ни намёка на шутку. Даже не смеётся. Только на прощание лишь улыбается, мимолётно дотронувшись до плеча холодной, влажной от – частицы океана! – воды, и выходит из комнаты.

      Костюм свисает с вешалки, как только что сброшенная змеёй кожа. Поморщившись от сравнения, Зик отворачивается и смотрит в иллюминатор на шлюзе. Океан неистово манит всех. И не его одного – теперь уверен в этом. Больше-меньше, сильнее и слабее, но тянет к себе, в себя.

      В его просторе можно увидеть и ощутить всё, что пожелаешь – у тьмы нет резких граней и чёткой формы. У неё есть необъятный простор для фантазии, где каждый может найти себе (я) всё, что хочет. Она мало-помалу пробирается внутрь каждого члена экипажа каждый раз, когда те смотрят во мрак, что царит по ту сторону. Её незыблемый покой вызывает желание раствориться в ней, распасться на части и получить долю того умиротворения, в котором она пребывает вечно. Возможно, она оседает в душе частицами себя, по крупицам сеет там тысячелетнее спокойствие, чтобы в один день превратить всех их в свою часть и забрать в царство – глубоководную утопию под покровом океана.

      ***

      Океан смотрит за людьми своими тёмными бездонными глазами; наблюдает за ними сквозь стёкла иллюминатора, как человек заглядывает в наполненный воздухом аквариум.

      Зик чувствует его взгляд, ощущает себя распятым на открытой ладони перед его непоколебимым лицом. Спит урывками, по пять часов или меньше: тело постоянно находится в нервном возбуждении, мысли быстрые, мельтешат в голове, не давая себя поймать.

      Вытащить из памяти образы поверхности удаётся всё тяжелее и тяжелее. Воспоминания, как потёртая годами фотография, теряют краски и расплываются. Он почти не помнит красоты Земли и не может вспомнить ни запахов, ни оттенков, ни звуков, словно всё это было давно, очень давно, в глубоком детстве. Каждый день теряется всё больше образов, они растворяются в памяти навсегда.

      Дотронувшись до холодного стекла, Зик подолгу может смотреть в иллюминатор, мысленно ведя борьбу с самим океаном. Его влияние неконтролируемое – невозможно не принимать или отторгать. Оно извращает все ощущения, выворачивая их наизнанку – то, что должно пугать, больше не страшит, то, что должно вызывать радость, не приносит счастья, – и меняет понятия о жизни и существовании. На тесной станции Зик ощущает себя никем и нигде. Иногда даже забывает, как его зовут и что он тут делает. Он надевает костюм для погружений: сдаться – выбор, который нужно было сделать сразу, а не прятаться в титановых стенах, выискивая в них спасение, которого не существует перед зовущей пустотой океана.

      Неопрен плотно облегает тело, словно врастая в него, и заменяет кожу на более прочную, ту, что сможет выдержать холод вод. Зик делает шаг в чёрную бездну. Пена от погружения растворяется,