Аквариум. Анастасия Агеенкова

родился? Почему её поверхность расцвечена всеми красками жизни и пышет энергией, а её глубина, океан – прародитель всего живого – выглядит как кладбище для всего мира и дарит лишь мрак и холод?

      Станция скрипит: стены и потолки едва ощутимо дрожат, сдерживая напор вод, которые неустанно хотят поглотить все и вся в свой вечный покой. Иногда Зику становится страшно, чаще – наоборот. Полное спокойствие, глубокое умиротворение, словно океан мало за малым вымывает из уголков его души все тревоги; будто бы он ненасытный и, не разбирая, поглощает все эмоции и чувства, превращая его в пустошь – в пустоте ни страха, ни боли, – подобную себе.

      Персонал на станции – всего-то десять человек – никогда не бывает в сборе. Они лишь тени былых людей. Их голоса Зик давно не слышал вживую, только через динамики и только о смене дежурства. Сутки постепенно потеряли чёткое определение – в них не двадцать четыре часа, а куда больше. Связью с поверхностью для личных нужд никто не пользовался несколько месяцев. Он и сам про неё предпочитает забыть, говорит себе, что цифровая информация извращает фразу «живое общение» и поэтому не хочет пользоваться ей. Скорее, не может заставить себя.

      Однажды, случайно проснувшись от слишком громкого скрежета под каютой, Зик выходит на кухню и пересекается с Беллой. Вглядывается в её лицо, каждый контур, пытаясь вспомнить, точно ли она выглядела именно так? Разговор идёт пустой, а шутки прошлогодние. Когда в очередной раз она смеётся – громко и неестественно, – Зик понимает, что даже не против того, чтобы она (или он) сейчас ушла. Он думал, что соскучился по разговорам, по живому общению. Но нет – его с первых же минут начинает воротить от её вида, от скользящего взгляда, который бегает по каюте, от цоканья ложки об железный край чашки.

      Белла умолкает – ей, возможно, тоже всё это надоело. Она задумчиво поглядывает в иллюминатор, и Зик туда же. Последнее время он часами может смотреть на тварей, обвивших фонари, и вечную тьму позади них. Это успокаивает, расслабляет, занимает свободное время, которого на станции чрезмерно много. Как наблюдение за рыбками в банке, только наоборот – он видит всё через стекло своей стеклянной камеры.

      – Пошли. – Белла переводит взгляд на него. – Поплаваем?

      – Куда?

      – Туда. – Указывает пальцем во тьму.

      Она будто бы витает в облаках, или, может быть, её сознание уже потонуло в тех чёрных водах, которые манят за собой тело.

      – Нет. Ни за что. И тебе не советую туда лезть без надобности.

      Внезапно она смеётся по-настоящему звонко, а потом умолкает так же резко, как и начала.

      – А если… мне надо?

      Зик больше не отвечает, а Белла встаёт из-за стола и идёт к выходу. Обернувшись, она улыбается и легко говорит:

      – Мы все так редко видимся. Может, увидимся завтра? В то же время?

      Но завтра она не приходит. И послезавтра. Зик тоже не приходит. Его каюта рядом с кухней. Он слушает, что происходит там в шесть часов каждый день, и – тишина. И даже не удивляется