17 признаний. Джерри Еленко

практически всё обо всех, но больше всего – обо мне.

      Первая и вторая страницы говорили: «Сколько можно повторять, чтобы Киря наконец бросил эту грёбаную работу…»

      «Я устала ждать его по семнадцать часов».

      «Он не заметил, что я подстригла чёлку».

      «Охранник в “Перекрёстке” – лови волну перспектив и богатства…»

      В нём каждая строчка начиналась с фраз: «Кирилл не видит своей красоты…»

      «Кирилл опять вышел на работу и вернулся под утро, а завтра две смены подряд будет вкалывать за тысячу четыреста и спать в охранной будке как бесхозная псина…»

      Письменные вопли Лизы хлестали меня по щекам, как ватную куклу. Я чувствовал, что виноват. Я внушал себе, что недостоин такой девушки. Рано или поздно, она должна была от меня уйти.

      Четыре месяца назад мы расстались. Но скоро, кажется, сойдёмся. На этот раз уже навсегда.

      Я сажусь на лавочку и достаю телефон, включаю камеру, вытягиваю руку над головой. С ракурса сверху вниз делаю несколько кадров, меняя положение ног. Сперва они вытянуты вперёд, затем смотрят носами наверх, ступни напряжены. Потом подошва прижата к подошве. Последний ракурс – поза нога на ногу.

      Я просматриваю последние кадры и задумываюсь о превосходном сочетании покрытого льдом асфальта и чёрных ботинок с торчащими носками. Чёрная обувь, белый носок, бледная кожа, подвёрнутые штанины. Неподражаемая классика, минимализм. Духовная гармония. Это то, что не объяснишь первому встречному.

      «Дневник Лизы» стал моим постоянным чтивом. В течение месяца я приходил с работы и наливал огромную кружку горячего чая с бергамотом. Я садился возле монитора и штудировал всё, что напечатала её нежная рука. Почти через каждую страницу повторялось:

      «Кирилл родился не для того, чтобы стоять в отделе алкогольной продукции и ждать, пока какой-нибудь Иван Иваныч спиздит бутылку дешёвого коньяка, спрятав в карман дырявой, пропахшей нафталином фуфайки».

      Чередующиеся огорчения. Уместные сравнения. Нервные срывы. Всё это словно кардиограммой выбито на страницах и сохранено на рабочем столе. Она будто жила на сменах вместе со мной и как призрак маячила по складским коридорам.

      Я представлял эти красные, заплаканные глаза и маленький накрашенный ротик, из которого вылетают крики:

      «Кирилл совершенно перестал ублажать меня. От него давно не веет сексуальностью. Он так оскудел, что я забыла что значить ревновать его».

      Я знал, что у меня имеется подходящий рост, длинные изящные ноги, правильная осанка, гибкие тонкие руки. Но я с детства игрался в солдатики, машинки и сабли. Я впервые попробовал курить, когда мне было шесть, а напился в тринадцать. Меня называли безалаберным, дерзким, беспризорным бродягой.

      «Начать – самое сложное».

      «Дневник Лизы» твердил одно. Люди, знающие меня с детства – другое.

      Неужели третьего не дано?

      «Если бы он только знал, сколько фотографов выстроилось бы в очередь ради одной его фотографии