Чай Весна. Часть 2. Панкратов

Но я не знаю, кому… Я не помню номеров.

      – В жизни никогда и ничего не случается вовремя, – медленно, растягивая каждое слово, сказал Сентябрь. – Ты никогда не готов встретить что-то достойно. Приходится действовать по обстоятельствам. Разве ж ты знал, что тебе придется умереть? И потом еще звонить? Да? – зачем-то спросил он и тут же сам ответил. – Не знал, конечно. А так бы – подготовился, номера выписал…

      Он сложил руки на груди и прошелся взад-вперед под взглядом Ракитского.

      – Но теперь ты растерян и не понимаешь, что делать. А делать ничего не нужно. Иногда, представляешь, бывает и такое? – Сентябрь рассмеялся. – Самое время думать. И вспоминать то, что ты никогда бы не вспомнил. Именно затем ты здесь. Видишь? – он обвел рукой вокруг. – Здесь нет ничего лишнего. Полная противоположность той жизни, к которой ты привык, – человек в костюме снова расхохотался. – Не правда ли?

      – В моей жизни была ясность. И это самое главное. А здесь я ни черта не понимаю. Если вы хотите, чтобы я во что-то врубился, что-то осознал там, то нужно объяснять.

      – Ну, ты даешь! – воскликнул человек в костюме. – Неужели ты думаешь, что все это было создано только затем, чтобы доказать что-то тебе? Ты серьезно?

      – Я не знаю! – Ракитский сорвался на крик. – Не знаю! Не знаю! Что я здесь должен делать? Звонить? Я не помню телефон жены, ничей не помню. Да и зачем? На работу звонить – отсюда? Чтобы сказать, что умер? Родители сами… давно уже там… Дети… Вот только дочери номер помнил. Лучше бы не звонил. А куда? В службу психологической помощи?

      – Номер знаешь? – лукаво прищурился Сентябрь.

      – Пошел ты, – вяло ответил Ракитский.

      Человек в костюме отреагировал немедленно: он помахал рукой и развернулся. Зашагал во тьму, постепенно в ней растворяясь.

      – Подумай, – его голос тоже будто бы растворялся, становился тише. – Может быть, ты помнишь еще телефон. Может быть, ты вспомнишь…

      Оставшись в тишине, Ракитский понял, что свет прожектора стал еще слабее, словно кто-то покрутил невидимый регулятор. Вспомнил, как в детстве ему подарили «волшебную лампу» – конечно же, в ней не было ничего волшебного, просто свет регулировался прикосновением руки. Лампа была пузатая, похожая на примус, и маленький Ракитский подолгу сидел возле нее, особенно долгими вечерами, если родители вдруг задерживались, лишь изредка решаясь прикоснуться, как к лампе Аладдина. А потом она сломалась, и исчезла из памяти.

      Стоп – память Ракитского была готова уже выпустить лампу из цепких когтей вниз, в волны забвения, но что-то помешало. Это «что-то» находилось совсем рядом с лампой, и маленький Ракитский, завороженный мягко убывающим светом, бросал взгляд на этот предмет. Свет лампы вновь вспыхивал, и он уже знал, что сделает дальше. Он снимал трубку и слышал гудок.

      Рядом с лампой стоял телефон – такой же, как здесь, с тем же диском, с толстым, вечно перекручивавшимся проводом. Только не красный. Его телефон был зеленого цвета – маленький Ракитский воображал, что у него единственный в мире такой телефон. И не исключено, что так и было.

      Ему было