Крест и корона. Нэнси Бильо

длинного коридора и толкнула широкую дверь.

      Звездная осенняя ночь приняла меня в свои объятия.

      12

      Я вышла на галерею замка, по которой каждую неделю гуляла в сопровождении лейтенанта.

      Надо мною подрагивали тысячи звезд, исполняя в ясном октябрьском небе свой печальный танец – танец, движения которого понятны только Господу. Я сделала еще несколько шагов по галерее, повернулась в одну сторону, в другую. От прохладного ночного ветерка меня пробрала дрожь. Я давно не видела звездного неба. Глубоко вздохнув, я почувствовала влагу Темзы и ее болотистых берегов. В воздухе витал еще какой-то запах: не слишком приятный, но очень знакомый, явно каким-то образом связанный с рекой. Наконец я поняла: пахло жареными угрями. Кто-то наловил сетью угрей и приготовил их, разведя костер на берегу. Видимо, улов был богатый, потому что едкий дух довольно долго висел в воздухе. Вот уж не думала, что буду с наслаждением впитывать ноздрями этот запах – жареных угрей я никогда не любила. Горло у меня сжалось при мысли о том, что я, возможно, в последний раз вижу ночное небо. Надежды на освобождение таяли с каждым днем.

      Я заставила себя вернуться к двери. Сердце у меня упало, когда я поняла, что дверь захлопнулась, а я даже не заметила этого. Я изо всех сил потянула ее на себя. Безрезультатно.

      Пытаясь успокоиться, я принялась подбирать ключи, но ни один из целой связки не подошел. Этого Бесс, разумеется, предусмотреть не могла. Я бросилась на другой конец галереи, но дверь и там была закрыта.

      Итак, я оказалась запертой в этом узком переходе в сотнях футах над землей.

      Проклиная собственную глупость, я опустилась на каменный пол галереи и, обхватив руками колени, принялась рыдать, раскачиваясь взад-вперед.

      Впервые в жизни мне пришла в голову мысль покончить с собой. Я, конечно, как и подобает христианке, тут же отринула ее: самоубийство – величайший смертный грех. Непростительный, обрекающий душу на вечное пребывание в чистилище. Да и семью свою я покрою несмываемым позором. И тем не менее эта возможность представлялась мне такой заманчивой: одно лишь мгновение боли, а потом я буду навсегда свободна от страха и преследований. Да и Бесс окажется в безопасности.

      Всего через несколько часов придут люди, чтобы сломать меня. А ведь мой дух и без того уже надломлен. Я вполне могу избавить герцога Норфолка и его неизвестного напарника от необходимости уродовать мое тело. Я долгие часы просидела на полу, съежившись от ужаса, не осмеливаясь подняться на ноги: боялась, что слишком сильным окажется искушение броситься вниз.

      Конечно, я молилась. Но как-то слабо, без огонька. И подобно всем другим моим молитвам, которые я в отчаянии читала с тех пор, как очутилась на Смитфилде, эта тоже осталась без ответа. После долгого приступа рыданий слезы наконец закончились, и меня охватило оцепенение. Каждая косточка моего тела так и стонала от усталости, однако спать на галерее было слишком холодно и жестко.

      И вдруг, как сквозь туман, я услышала