Арин. Анна Михайловна Соколова

коротко кивнула головой, да так и осталась сидеть, глядя в натёртый до блеска пол и на подол бархатного лилового платья. Я восхищалась ей. Из сотен моих знакомых лишь мой отец и она могли столь спокойно реагировать на мои сумасбродства, не пытаясь лезть в душу и выспрашивать то, что самой мне было не ведомо.

      – Это Неда? – нарушила молчание Мириан.

      – Нет, – догадалась, о чём она, я, – Неда только сказала однажды, что тебе можно доверять.

      – Тогда откуда ты узнала?…

      Я вздохнула, одинаково не желая ни врать, ни говорить правду. К сожалению, первое не оставляло мне выбора:

      – У меня врождённые способности. Я умею определять, кто передо мной – человек или итлунг. И иногда угадываю имена последних.

      – Иногда?

      Я вздохнула ещё горше:

      – Всегда. Это приходит само. Смотрю на собеседника – и понимаю, как должно звучать его подлинное имя.

      Мириан дохнула мне в лицо:

      – Неда знала?

      § § § § § § § § §

      Вечер. В камине затухают, тихонько потрескивая, угольки. Лампа на столе бросает желтый круг света на раскрытую книгу. «Азервийлини», седьмая книга песней. Написанная, конечно же, выцветшими от времени итлунгскими рунами. Я вожу пальцем по витиеватым строчкам, упрямо разбирая старые письмена. «И долгий взгляд дарит она, но нет во взгляде том прощения…».

      – Неда, – канючу я, – как это – нет прощения?

      – Значит, не может простить. Читай дальше, Арин.

      – Почему не может? – не отстаю я.

      Читать я устала, песни длинные, и на мой вкус, безнадежно унылые. Даже любовь в них – самая страшная беда, которая только может случиться с человеком. То есть, с итлунгом, конечно.

      – Потому, что прощать непросто, – Неда снисходит до того, чтобы оторвать взгляд от шитья, разложенного на её острых коленях, и обратить на меня внимание, – есть вещи, которые простить нельзя. Продолжай.

      Но мне попала вожжа под хвост, как говорит отец, Все, что угодно, только не послушание. Я фыркаю:

      – Почему же тебя назвали всепрощающей?

      Неда вздрагивает, пяльцы стукаются об стол:

      – Кто тебе сказал?

      – Никто. Это легко. «Ней» – прощение, «Диа» – всё. Ней-ид-Диа, прощающая всё, всепрощающая.

      – Ты забыла «ид», – спокойно произносит Неда.

      – У-у-у. Частицы ничего не значат.

      – Значат, – сурово сдвигает брови няня, – «ид» – четырнадцатая в списке. Означает «отказавшаяся от себя». Завтра возьмёшь Основную Книгу Имён и выучишь все тридцать частиц.

      Глаза у меня лезут на лоб, а рот недовольно кривиться:

      – Все?! Это слишком тяжело! Там текста страниц сорок, да ещё и мелкими рунами!

      Неда усмехается, складывая рукоделие в шкатулку:

      – Не труднее, чем читать имена. Особенно скрытые.

      Её мягкие, загорелые руки аккуратно и неторопливо складывают иголки, сматывают разноцветные нитки, сворачивают лоскутки:

      – Раз уж ты – Читающая, так уж будь добра читать